посвящен в детальный план своего отъезда из Аканурана. Ему предстояло покинуть город в большой винной бочке. Цыс сам все придумал, организовал и естественно сам же приводил свой план в исполнение, в конце концов за это ему и платили. Однако упоминание бочки в очередной раз вызвало в душе оружейника сомнение и тревогу.

— Руки и ноги наверное порядком затекут, — осторожно заметил он.

— Ну не без этого, — откликнулся Цыс, — но не волнуйся, бочка здоровенная, ты будешь лежать вполне по-человечески. На спине, согнув ноги в коленях. Довольно терпимо. Тем более, не до самой же развилки тебе так лежать. Отъедем от ворот, вылезешь. Все будет хорошо.

Молодой мужчина вроде бы успокоился.

— Мне бы только до Хассельгрофа добраться. Там меня уже эти подонки не достанут.

На это Цыс ничего не ответил. Он перестал вращать костяную заостренную с одного конца палочку и убрал ее внутрь жилета. Там имелись пришитые держатели, в виде широких петелек и узкие цилиндрические кармашки, в которые были вставлены деревянные колпачки. В один из таких колпачков, проведя через петли держателей, он и воткнул палочку. В добавлении к двум другим.

— Зола жадная тварь. Но это здесь, в Акануране, он всесилен, а за его стенами ему придется поумерить свою прыть, — сказал молодой мужчина, надеясь что сидящий на табурете человек подтвердит правоту его слов.

Цыс пожал широкими плечами и равнодушно проговорил:

— Да он и здесь не всесилен. Синие и желтые люди равны ему. Не говоря уже о красных.

Оружейник усмехнулся:

— Эта цветовая градация просто смехотворна. Детство у них что ли в одном месте свербит? Ну то что судейских называют красными еще понятно, их красно-черные одеяния вполне соответствуют их занятию, но всей этой преступной сволоте-то зачем нужно было это разделение по цветам непонятно.

— По-моему весьма практично. Говорят это пошло еще со времен портовых воин. Три главных городских банды дрались друг с другом целыми днями, а так как одеты все были в одинаковое рванье и союзники постоянно менялись, то чтобы хоть как-то определиться кого резать, они договорились носить разные цветные метки.

— Лучше бы они просто перерезали друг друга и все, — мрачно произнес оружейник.

— Это невозможно в принципе.

— Почему это? — Удивился молодой мужчина.

— Ну, как известно свято место пусто не бывает.

— Ты хочешь сказать, что всегда найдутся мрази желающие жить за чужой счет?

— Вроде того. Знаешь, как говорят, кто не сеет и не жнет, тот за здорово живет.

Оружейник улыбнулся.

— Нет не слыхал. Правда до меня доходили слухи, что работа дураков любит.

— До меня тоже, — усмехнулся Цыс.

Молодой мужчина прошелся по комнате.

— Но все же я думаю главная вина за весь это цветник лежит на верховном преторе и его подручных, — сказал он задумчиво. — Я просто диву даюсь, все эти судьи и их гвардейцы изображают такую бурную деятельность. Все время кого-то ловят, бесконечные процессы, облавы, допросы, проверки. У нас в гильдии недели не прошло, чтобы не заявился какой-нибудь очередной инспектор из Палаты. Список казненных на воротах Дома Ронга длиннее мантии Его Величества. Все стены в мертвецах. А где результат? Все эти сине-желто-зеленые ублюдки по-прежнему шляются по городу, насвистывают песенки, усмехаются и поплевывают на нас. Я ничего не понимаю. Видимо коррупция и взяточничество настолько разъели тесные ряды Судебной палаты, что теперь их действительно можно смело считать четвертой городской бандой, чей цвет красный.

— Я думаю ты хватил через край. Бриллиантовый герцог умен и хитер. И конечно же понимает, что самое лучшее что он может сделать в этом бардаке, это поддерживать баланс, сохранять равновесие между всеми силами, дабы не дать всему этому проклятому городу рухнуть в бездну. Кто-то из великих сказал, не помню как дословно, но смысл такой: задача человека не в том чтобы пытаться превратить окружающий мир в рай, а в том чтобы не дать ему превратиться в ад.

Оружейник пристально поглядел на сидящего на табурете человека, как будто видел его в первый раз.

— Значит шансов нет?

— Никаких, — с легкой улыбкой ответил Цыс. — Абсолютно никаких. Ты слыхал о Гроанбурге?

— Город разбойников?

— Да. Целый город головорезов, чуть ли не в центре королевства. Живет и здравствует. Разбойники спокойно грабят караваны и соседние деревни и города и нисколько не волнуются ни о красных, ни о зеленых, ни о чем вообще. Так про что еще говорить?

— Ну я слышал их всё же пытались истребить.

— Пытались. Аж два раза. И каждый раз гроанбуржцы были заранее предупреждены о походе королевской армии. Разбойники уходили в леса и горы и спокойно пережидали опасность. Солдаты приходили в опустевший Гроанбург, жили там около месяца, прочесывали окружающие леса и уходили ни с чем. Напоследок они сжигали деревянный город. Но разбойники восстанавливали его за два-три месяца, согнав туда толпы рабов и крестьян.

— А какой выход? — С интересом полюбопытствовал молодой мужчина.

— По-моему очевидный. Оставить там сильный гарнизон, скажем пару батальонов из королевского пограничного корпуса. Пограничники они же звери. И все.

— Это стоило бы бешеных денег.

— Пару алмазных пуговиц с ночной сорочки главного королевского конюха. Думаю королевская казна вполне потянула бы это.

— Возможно при помощи Гроанбурга кто-то другой зарабатывает себе на алмазные пуговицы.

— Возможно, — согласился Цыс. И вдруг резко переменил тему. — А ведь Телум не твое настоящее имя, верно?

Оружейник улыбнулся и сказал:

— В том ужасном притоне где мне сказали искать тебя, я так волновался, что когда ты спросил как меня зовут, не смог придумать ничего лучше и взял слово из нашего девиза. Честно говоря, там так воняло, что я вообще почти не мог думать.

Сидящий на табурете мужчина внимательно посмотрел на своего визави. Значит Телум, около тридцати лет, наверно чуть меньше, высокий, стройный, представитель гильдии кузнецов-оружейников, жена родом из Хассельгрофа, к ней и к ее влиятельным родственникам он сейчас и пытался добраться. Что ж, данных вполне достаточно, чтобы потом попытаться узнать чем этот человек так насолил Золе. Напрямую Цыс не спрашивал, это было ни к чему, кроме не особо искусной лжи все равно ничего не услышишь. Он выпрямил спину и с удовольствием почувствовал тяжесть либингского ножа у себя на поясе. Это всегда вызывало в нем приятное ощущение. Нет, это не придавало ему уверенности, которой у него и так было достаточно, просто это было приятно. Говорят что эти ножи ковали кузнецы лоя, самые умелые кузнецы на свете, которых либинги сделали своими рабами, что само по себе уже было невероятно. Ибо лоя так сплоченно стояли друг за друга,