Шрифт:
Закладка:
VI. Еще во время речи[1133] децемвиры окружили его, вопя и угрожая трибунской властью, даже грозя сбросить его со скалы[1134], если он не замолчит. Все они кричали, чувствуя, что оканчивается их свобода, а сенат был полон негодования и смятения. 2. Однако децемвиры тотчас раскаялись и в запрещении говорить, и в своих угрозах, так как увидели, что сенат раздражен их поведением. Тогда вперед вышел Аппий и попросил тех, кто шумел, ненадолго успокоиться, а после того как усмирил их волнение, сказал: «Никого из вас, отцы-сенаторы, мы не лишаем слова, лишь бы только он говорил в надлежащее время, но мы препятствуем тем, кто вылезает вперед и встает прежде, чем его вызывают. 3. Поэтому не сердитесь, ибо и Горацию, и Валерию, и всем остальным мы предоставим возможность изложить свою точку зрения в свою очередь по древнему обычаю и заведенному порядку, если только они будут вести речь о том, по поводу чего вы собрались посовещаться, и ни о чем кроме этого. 4. Но если они будут прибегать к демагогическим приемам в отношении вас и возбуждать раздор в государстве, витийствуя по поводу того, что не относится к делу, то мы никому никогда это не дозволим. Что же до власти обуздывать нарушителей порядка, о Марк Гораций, то мы обладаем ею, получив от народа, когда он проголосовал предоставить нам полномочия и консулов, и плебейских трибунов, и срок их отнюдь не истек, как ты считаешь. 5. Ведь мы назначены не на год или какой-либо иной отрезок времени, но до тех пор, пока не уладим все законодательство. Поэтому, когда мы завершим все, что предполагаем, и утвердим оставшиеся законы, тогда мы сложим власть и дадим отчет в своих действиях любому желающему из вас. До тех же пор мы ни в чем не умалим ни консульских, ни трибунских полномочий. 6. О войне же, каким способом быстрее и доблестнее всего надлежит отразить врагов, я прошу вас выступить и высказать свое мнение вначале, как обычно и пристойно для вас, наиболее пожилых, затем людей среднего возраста, а последними самых молодых».
VII. Сказав это, он вызвал первым своего дядю Гая Клавдия. Тот, встав, произнес такую речь[1135]: «Поскольку Аппий пожелал, чтобы я объявил свое мнение первым, о сенат, оказав мне эту честь ради нашего родства, как подобает ему, и поскольку мне следует пояснить, что я думаю по поводу войны с эквами и сабинянами, то я, прежде чем изложить свои мысли, хотел бы спросить вас о том, какие надежды вдохновили эквов и сабинян, что они отважились предпринять войну против нас и опустошить, вторгшись, наши поля и нивы[1136], хотя до сих пор они вполне были довольны и испытывали великую благодарность богам за то, что им позволяли сохранять в безопасности свои собственные владения. Ведь если вы поймете это, то поймете и какой способ избавления от войны с ними будет наилучшим. 2. Итак, как только они услышали, что наше отеческое государственное устройство уже давно расшатано и хворает и что ни народ, ни патриции не благоволят к предводителям государства, и слышат они это не без основания, ведь действительно дела обстоят таким образом, хотя мне нет нужды говорить что-нибудь об их причинах вам, знающим это, — то они поняли, что если какая-либо война обрушится на нас извне вдобавок к бедствиям внутри стен и власти решат вывести войско для защиты своей земли, то и все граждане не явятся для принесения воинской присяги с тем рвением, как раньше, будучи враждебно настроены к должностным лицам, и полководцы не употребят законных наказаний против не явившихся, опасаясь дать повод к еще большим потрясениям; те же, кто подчинится и возьмет оружие, либо покинут свои знамена, либо, даже если останутся, не захотят сражаться. 3. И ни одна из их надежд не была лишена вероятности: ведь когда сплоченное государство затевает войну и одно и то же представляется выгодным для всех, как для правителей, так и для управляемых, то все с рвением выступают навстречу трудностям и не избегают никаких тягот и опасностей. 4. Но когда государство, подтачиваемое хворью изнутри, сойдется с неприятелем в чистом поле, прежде чем привести в порядок внутренние дела, рядовой массой овладеет мысль, что они терпят лишения не для собственного блага, но для усиления власти других над собой, а полководцами — подозрение, что их собственные воины настроены к ним не менее враждебно, чем неприятель, тогда все приходит в расстройство и любой рати достаточно, чтобы разбить и уничтожить подобное воинство.
VIII. Таковы, сенаторы, рассуждения сабинян и эквов. Уверовав в них, они вторглись на нашу землю. Поэтому, если мы, возмутившись презрением, выказываемым со стороны их, возгордившихся, в гневе проголосуем вывести воинские силы против них, я боюсь, как бы то, что они предположили, не случилось с нами — вернее, я знаю точно, что это произойдет. 2. Но если мы устроим главное и самое необходимое, то есть хороший порядок для народа и признание всеми, что их интересы одни и те же, изгнав из государства нынешнюю господствующую надменность и корыстолюбие и восстановив древний порядок управления, то оробеют те, кто ныне дерзок, и, выронив из рук оружие, вскоре придут к нам просить прощения[1137] за причиненный ущерб и для переговоров о мире; и в нашей власти будет то, что желают все, имеющие разум, а именно положить конец войне с ними без применения оружия. 3. Потому-то я полагаю, что в настоящее время нам надлежит, приняв это во внимание, отложить совещание по поводу войны, пока внутренние дела у нас находятся в беспорядке, и вместо этого позволить любому желающему высказываться по поводу согласия и государственного устройства. Ибо у нас не было возможности, пока к этому не привела война, решать на собрании, созванном данной властью, по поводу положения в государстве, не оказались ли некоторые из предпринятых мер неудовлетворительными. 4. Ибо был бы достоин серьезного порицания тот, кто в подобных обстоятельствах, упустив эту удобную возможность, решил бы говорить только о тех делах; и
