Прочитав, Родион Яковлевич взглянул на Василевского. Маршал стоял смущённый, как провинившийся школьник. Было видно, что нагоняй Сталина расстроил его и он никак не может прийти в себя. Ещё бы: такое замечание Верховного, зная его крутой характер, спокойно воспринять просто немыслимо.

Наконец Василевский заговорил:

— Представляете, Родион Яковлевич, за все годы военной службы я не получил не то что взыскания, но даже замечания. Верховный всегда хорошо относился ко мне, а сейчас, судя по этой телеграмме, он просто разъярён. И в чём моя вина? В том, что я всего на несколько часов задержал очередное донесение.

— Действительно странно, — посочувствовал Малиновский. — Может, в Генштабе что-то не сработало?

— Сейчас свяжусь с Антоновым.

— Правильно. Уж кто-кто, а ваш заместитель должен быть в курсе дела. Да вы, Александр Михайлович, не принимайте всё это так близко к сердцу.

Вместе прошли в аппаратную. Выслушав объяснение Антонова, Василевский пересказал содержание разговора.

— Чувствуется, что Антонов тоже чрезвычайно взволнован. Он говорит, что как только полученное от меня донесение пришло в Генштаб, оно сразу же было отослано в Ставку. Но это произошло уже после того, как мне направили послание Сталина. — Василевский невесело усмехнулся. — Антонов меня всячески успокаивает. Говорит, что получил указание Сталина никого с этой телеграммой не знакомить и хранить её у себя в сейфе. Оказывается, не получив от меня донесения в точно установленный час, Верховный попытался связаться со мной по телефону, но не удалось. Тогда он и продиктовал Антонову то, что вы только что прочитали. Впрочем, поделом мне, Родион Яковлевич. Вперёд наука, надо быть всегда предельно точным. На войне и минута на вес золота. Верховный, как заметил Антонов, в весьма скверном настроении. С наступлением не клеится не только у нас, но и на Воронежском и Степном фронтах. Воронежский фронт немцы контратакуют со стороны Ахтырки. Конев всё ещё ведёт затяжные бои за Харьков. Так что в «двоечниках» не только мы. Но это слабое утешение. Думаю, мой вечерний разговор с Верховным будет непростым.

Предвидение Александра Михайловича сбылось: когда он стал докладывать Верховному план перегруппировки войск фронта, Сталин отреагировал резко:

— Создаётся впечатление, что я разговариваю не с практиками, а с некими теоретиками, которые вместо решительного наступления, определённого стратегическим планом Ставки, придумывают всё новые и новые военные игры. Известно, что одними перегруппировками невозможно одолеть сильного противника. Это будет не наступление, а топтание на месте.

Василевский, как только мог, постарался убедить Сталина в необходимости осуществить намеченный им и Малиновским план. В конце концов Сталин сердито сказал:

— Хорошо. Ваше предложение принимается. Но наступление фронта Малиновского должно начаться не позднее двадцать седьмого августа. Это крайний срок.

— Будет исполнено, товарищ Сталин, — заверил Василевский.

Новое наступление принесло более благоприятные результаты: был освобождён Лисичанск. Командующий немецкой группы армий «Юг» Манштейн пришёл к весьма печальному выводу:

«К концу августа только наша группа потеряла 7 командиров дивизий, 38 командиров полков и 252 командира батальона... Наши ресурсы иссякли... Мы не ожидали от советской стороны таких больших организаторских способностей, которые она проявила в этом деле, а также в развёртывании своей военной промышленности. Мы встретили поистине гидру, у которой на месте одной отрубленной головы вырастали две новые».

Паника охватила и самого Гитлера. 27 августа из Восточной Пруссии он помчался в Винницу, в свою полевую ставку. Манштейн на совещании руководящего состава «слёзно» просил Гитлера усилить группу новыми дивизиями, заменить ослабленные части частями с более спокойных участков фронта. В противном случае, говорил он, придётся отдать Донбасс. Гитлер заверил, что выполнит все просьбы, но дальше обещаний дело не пошло. Это, конечно же, не могло не радовать советское военное командование, которое продолжало наращивать силу ударов по противнику. 7 сентября начался завершающий этап сражений за освобождение Донбасса. И уже на следующий день был освобождён центр Донбасса — город Сталино, бывший Донецк. Отныне стратегическая инициатива стала прочно удерживаться советскими войсками.

15

Вдохновлённые успехом наступления «орлы Малиновского» рвались к Днепру. Они отбросили немцев за реку на участке от Днепропетровска до Запорожья и подошли к правому краю «Восточного вала» немцев на реке Молочной. Здесь, на высотах западных отрогов Приазовской низменности, немцы потрудились изрядно. Куда ни кинь глаз — противотанковые рвы, надолбы, несколько линий траншей на глубину до шести километров с дотами и дзотами.

Правда, «Восточный вал» к этому времени уже не был достаточно прочным: наши войска захватили на нём двадцать три плацдарма. Однако самый мощный из них — запорожский — всё ещё оставался в руках у немцев.

28 сентября Василевский получил директиву Ставки. Текст её был также направлен Жукову и командующим Центральным, Воронежским, Степным, Юго-Западным и Южным фронтами:

«Ставка Верховного Главнокомандования приказывает:

1. В ближайшее время ликвидировать все плацдармы, находящиеся в руках противника на левом берегу реки Днепр. В первую очередь командующему Юго-Западным фронтом полностью очистить от немцев запорожский плацдарм. Иметь в виду, что до тех пор, пока не будет очищен от противника левый берег Днепра, немцы, используя занимаемые ими плацдармы, будут иметь возможность наносить удары во фланг и тыл нашим войскам, как находящимся на левом берегу Днепра, так и переправившимся на его правый берег.

2. Немедленно подтягивать к переправам зенитные средства и надёжно обеспечивать как боевые порядки переправившихся войск, так и безопасность самих переправ от ударов авиации противника, вне зависимости от количества переправившихся войск».

В эти дни Малиновский почти безотлучно находился на командно-наблюдательном пункте армии генерала Василия Ивановича Чуйкова, которой предстояло сыграть главную роль в штурме Запорожья. Собственно, армейский командный пункт и стал командным пунктом фронта. Родион Яковлевич, верный укоренившейся привычке, хотел оценивать ход боёв не по сводкам, а своими глазами.

Стояла поздняя украинская осень. На чёрном небе изредка мерцали по ночам тревожные звёзды. Неторопливые запоздалые рассветы теснили ночную тьму, заменяя её тяжёлыми обложными туманами. В преддверии утренних заморозков воздух был бодрящим и чистым.

На штурм запорожского плацдарма Малиновский бросил значительные силы. Перед каждым этапом наступления тяжёлая артиллерия обрушивала на позиции врага тонны смертоносного металла. Грозные залпы гвардейских миномётов, пушек и гаубиц сливались в едином «оркестре». Едва умолкала артиллерия, как штурмовики наносили удар с воздуха. И так — сорок минут. Сорок минут ада для гитлеровцев. После этого сквозь облака чёрного дыма устремлялась в атаку пехота.

Малиновский смотрел на поле боя. Продвинулись или залегли его бойцы? Чуйков приказал своим гвардейцам