Шрифт:
Закладка:
Все подобные случаи были составной частью более серьезной внутрипартийной проблемы. В Воронежской области 80 % исключенных из партии за участие в религиозных обрядах в 1946 и 1947 годах составили ветераны войны[296]. Многим верующим, попавшим на фронт, пришлось вступить в партию. Естественно, после демобилизации эти «молодые» – не по годам, но по партийному стажу – коммунисты нередко исключались из партийных рядов из-за включенности в религиозную деятельность[297]. Многие коммунисты, сокрушался обкомовский функционер летом 1947 года, «забыли указания нашей партии о том, что религия не является частным делом». Особенно это касалось тех, кто присоединился к большевикам в военную пору[298].
Присутствие верующих ветеранов во всех возрастных когортах не должно вызывать слишком большого недоумения. В конце концов, в ходе всесоюзной переписи 1937 года многие мужчины, которым позже предстояло идти на фронт, идентифицировали себя в качестве верующих – особенно часто это делали люди малообразованные. Даже в самой «атеистической» группе (грамотные мужчины, родившиеся после революции) четверть указала свою религиозную принадлежность (см. таблицу 3.1). Принимая во внимание подобные цифры, неудивительно, что в отчете НКВД о реакции красноармейцев на состоявшуюся в 1943 году встречу Сталина с высшими иерархами православной церкви отмечалось «общее удовлетворение» и лишь незначительное недовольство[299].
Ослабление антицерковных гонений в военные годы вряд ли могло обратить верующих солдат в атеизм. Более того, релаксация зашла настолько далеко, что на массовых мероприятиях с участием военнослужащих появилась возможность читать проповеди: «На офицерских собраниях митрополит Николай говорил о вере, религии, о смысле жизни. С каким глубоким вниманием и интересом, с каким сочувствием, слушали его офицеры, какое он на них производил впечатление, и какие интересные беседы потом завязывались!»[300].
Некоторым демобилизованным бойцам религия и община единоверцев предоставляли нечто большее, нежели просто помощь в адаптации или в поиске смысла бытия. Для кого-то религия становилась средоточием социальной активности или даже определяющим жизненным выбором. В то время как в самих христианских общинах преобладали женщины, их руководящие органы (помимо священства), включая церковные советы и ревизионные комиссии, в подавляющем большинстве находились в руках мужчин[301]. Перерегистрация этих институций, проведенная в начале 1949 года, выявила в их составе 5585 человек, удостоенных государственных наград (8,4 % общего числа). Большая часть из них приходилась на бывших рядовых и сержантов, а также обладателей гражданских наград, но при этом 107 человек оказались ветеранами, ранее имевшими офицерские звания[302].
Таблица 3.1. Процентная доля мужчин в возрастных группах, идентифицирующих себя в качестве верующих, в 1937 году
Источник: Жиромская В. Б. Демографическая история России в 1930-е годы. М.: РОССПЭН, 2001. С. 198.
Кто-то из ветеранов после демобилизации принял священнический сан. Лев Поляков из Ленинграда окончил в 1939 году медицинский институт и десять лет прослужил армейским врачом. За это время он экстерном окончил Ленинградскую духовную академию, а в сентябре 1949-го стал священником Преображенского собора в Ленинграде[303]. Но самым известным ветераном, сделавшимся впоследствии религиозным деятелем, был архимандрит Кирилл из Троице-Сергиевой Лавры, родившийся в 1919 году. Кирилл, в то время еще сержант Иван Павлов (не путать со знаменитым защитником Сталинграда, его полным тезкой), пришел к Богу, найдя в Сталинграде среди мусора, под обломками разрушенного дома, Евангелие – «бальзам для души», умиротворяющий в превратностях войны. Павлов был демобилизован в 1946-м в Венгрии, откуда поехал в Москву, чтобы в кафедральном Елоховском соборе узнать, есть ли в стране духовные учебные заведения. Там ему сказали, что в Новодевичьем монастыре открылся православный Богословский институт, будущая Московская духовная семинария. Сержант, еще не снявший армейскую форму, направился прямиком туда. После определенной подготовки его приняли на учебу, причем он оказался отнюдь не единственным фронтовиком в монастыре[304].
Ветераны, обосновавшиеся в Новодевичьем монастыре, не были каким-то исключительным явлением. Демобилизованный капитан Ермолаев, член партии, поступил в духовное учебное заведение в 1946-м[305]. Как с гордостью сообщал «Журнал Московской патриархии», в 1947 году «около пятидесяти» демобилизованных фронтовиков обучались во вновь открытых в Москве православных академии и семинарии. Все они имели государственные награды, причем большинство составляли бывшие офицеры[306]. К 1 января 1948 года 59 демобилизованных бойцов были зачислены в духовные учебные заведения, где составили 10 % общего количества учащихся[307]. Отслужившие офицеры имелись и среди новых диаконов и священников; причем они получили сан вопреки тому, что против их рукоположения выступал Совет по делам Русской православной церкви (фактически государственное надзорное учреждение)[308]. Здесь можно было бы привести множество других подобных примеров[309].
В целом же в ветеранских рядах выделялись две группы «людей Божьих». К первой группе относились те, кто служил церкви еще до войны, потом воевал, а затем вернулся в ту институцию, которая теперь получила официальное признание. Некоторых демобилизовали с действительной военной службы еще до окончания сражений, если они «соглашались вернуться к церковному служению»[310]. Другие возвращались в лоно церкви уже после Победы. Интересен пример Петра Серегина, родившегося в 1895 году в Пензенской губернии в глубоко религиозной крестьянской семье. По примеру отца, певшего в церковном хоре, Петр с 1921 года служил псаломщиком в местной церкви. Через год он стал диаконом, а уже в 1925 году был поставлен настоятелем храма в соседней деревне. Затем последовали репрессии 1930-х годов: в 1931-м Серегина арестовали и отправили в Карелию на строительство Беломорско-Балтийского канала. Освободившись в 1935 году, он остался в Карелии, где занимался мирской работой; туда же перебралась и его семья. В 1941-м его призвали в армию. Серегин закончил войну в 1945 году в Будапеште, демобилизовался и вернулся к своим родным, которых хаос военных лет забросил в Петрозаводск. В 1946 году Петр возобновил церковную карьеру, прерванную террором и войной: он начал служить в Крестовоздвиженском соборе в Петрозаводске[311].
Вторая группа состояла из таких людей, как Кирилл (Павлов): в прежнюю пору они не были не только членами церковной иерархии, но иногда даже и активными верующими. Появление этой страты стало одной из составляющих церковного возрождения, начавшегося после того, как государство в военные годы перешло от подавления религии к допущению ее функционирования под контролем властей. Василий Афонин родился в 1926 году в крестьянской семье. Он отправился на
