время войны, тоже очень дорожили – между незнакомыми прежде людьми налаживались узы военного товарищества, скрепляемые общим боевым опытом. Популярным местом встреч бывших фронтовиков стали заведения, зачастую имевшие типовое название «Голубой Дунай» и представлявшие собой пивнушки и забегаловки[245]. У будущего поэта-песенника Михаила Танича, например, были друзья, которые любили встречаться в «знаменитой пивной на Богатяновском» в Ростове-на-Дону; они делали это настолько часто, что ростовская госбезопасность заподозрила в дружбе трех студентов антисоветскую деятельность[246]. Подобные связи ширились по принципу «друг моего друга – мой друг». Они выполняли множество функций: сохраняли память о военных годах, поддерживали ощущение «боевого братства», питали «фронтовую ностальгию», помогали свыкнуться с военным и послевоенным опытом. Решали они и более практические задачи. Где-то между 1945-м и 1956-м Иосиф Прут подружился с писателем Эммануилом Казакевичем. Их познакомил общий товарищ Вениамин Рискинд, еще один фронтовик. В 1956 году Казакевич и Прут в складчину купили Рискинду костюм, так как исполнять песни в армейской гимнастерке десятилетней давности – единственном наряде, который у него тогда имелся – уже было невозможно[247].

К сожалению, поддерживать дружбу было не так-то легко. Нередко послевоенная жизнь разделяла бывших фронтовых товарищей: география и социальные различия не позволяли общаться. Лишь в редких случаях узы, завязавшиеся в годы войны, выходили за рамки ежегодного поздравления с Днем Победы[248]. Многие ветераны вообще утратили контакты со своими боевыми друзьями, увидев их вновь лишь в 1960, 1970 или 1980-х годах, в контексте деятельности появившегося ветеранского движения, инициировавшего встречи сослуживцев[249]. Так, первая после войны встреча бойцов 3-го гвардейского механизированного Сталинградского корпуса состоялась только в 1963 году, а некоторые из ветеранов этого подразделения не могли повидаться с однополчанами вплоть до 1975 года[250]. Ветераны 168-го противотанкового полка, в котором служил Михаил Танич, не виделись четыре десятилетия, пока встреча, состоявшаяся в 1985 году, наконец не собрала оставшихся в живых вместе[251].

Активное общение ветеранов после возвращения на родину обычно ограничивалось адаптационным периодом, когда солдаты уже демобилизовались, но еще не успели полностью интегрироваться в гражданские реалии[252]. Вероятно, в поддержании фронтовых уз больше были заинтересованы молодые ветераны, не успевшие в полной мере врасти во взрослую жизнь до войны, нежели их старшие товарищи, возвращавшиеся к более или менее знакомым социальным ролям и кругам. Однако и молодежи, как правило, хватало ненадолго. Хорошим примером, вновь заимствованным из мира творческой интеллигенции, могут послужить трое фронтовиков: Алексей Охрименко, Сергей Кристи и Владимир Шрайберг, вместе сочинявшие песни в первые послевоенные годы. «Потом, к сожалению, наша троица расстроилась, – вспоминал позже Охрименко. – То есть не то, что мы, не дай Бог, поругались, – мы дружили и продолжали дружить, но у Володи наступила пора диплома – он ВГИК кончал, Сережа уехал в Подмосковье, где работал потом в газете в Воскресенске. И уже после 1951 года мы вместе никогда ничего не писали»[253].

Почему отношения ветеранов в послевоенном мире оказывались такими хрупкими? Одной из причин были государственные репрессии. Выше уже упоминалось об аресте Михаила Танича и его собутыльников, которые слишком любили поговорить. Подобная участь не была редкостью. Студент Московского университета Владимир Кабо и его товарищ по фронту Юрий Брегель, тоже не умевшие держать язык за зубами, подверглись аресту по аналогичным обвинениям. (Эти двое в придачу были евреями, что лишь усугубляло их положение в послевоенной атмосфере ксенофобии и нетерпимости к «безродным космополитам»[254].) Ветераны действительно составляли значительный пласт арестованных и осужденных за «антисоветскую агитацию» – пункт 10 статьи 58 Уголовного кодекса РСФСР – в послевоенные годы[255].

Размыванию военных уз способствовали и более заурядные причины, как в случае с тройкой композиторов-фронтовиков. Послевоенная жизнь была тяжелой. Требовались связи, с помощью которых можно было бы справиться с базовыми проблемами, включая обеспечение жильем, пропитанием, деньгами. Чрезвычайной важностью обладали контакты с людьми, занимавшими руководящие должности и регулировавшими доступ к товарам и услугам, которые распределялись государством. Многие из подобных позиций находились в руках тех, кто не воевал, и потому налаживание связей типа «фронтовик – тыловик» было жизненной необходимостью[256]. В то время как горизонтальные, более или менее симметричные и взаимные отношения, называемые дружбой, играли незаменимую эмоциональную роль в процессе обустройства «на гражданке», практические проблемы, которые ставила новая реальность, вынуждали ветеранов встраиваться в систему вертикальных и зачастую асимметричных отношений типа «патрон – клиент»[257]. Это, в свою очередь, расшатывало фронтовые узы: для преодоления послевоенных бытовых проблем связи с «тыловиками» оказывались гораздо полезнее. Контакты, налаженные в военные годы, были прочнее в тех случаях, когда взаимодействие ветеранов в мирной жизни подразумевало и вертикальные отношения. Например, офицер, попадавший на гражданскую руководящую должность, мог привести с собой своих «окопных» подчиненных, тем самым воссоздавая (к неудовольствию штатских коллег) дух фронтового взаимодействия в гражданской управленческой цепочке[258]. Бывало и такое, что прежние подчиненные следовали за своими бывшими командирами просто потому, что у них не осталось родственников и идти больше было некуда. Даже арест бывшего командира не помешал старшине, одному из персонажей Александра Солженицына, отправиться в Ростов-на-Дону, чтобы снять угол в квартире у жены этого «врага народа»[259].

Вторым типом связей между ветеранами становились отношения, устанавливавшиеся после войны между незнакомцами, которых тем не менее сближал прежний фронтовой опыт. Зачастую дело ограничивалось мимолетными встречами в пивных и забегаловках. В дневнике Казакевича описана одна такая встреча, состоявшаяся 9 мая 1950 года: «В этот день тысячи ленинградцев шли на братское кладбище – место погребения умерших в блокаду. Я зашел в пивную. Два инвалида и слесарь-водопроводчик – старые ленинградцы – пили пиво и вспоминали войну. Один плакал, потом сказал: „Если будет война, я опять пойду“»[260]. В повести «В родном городе» Виктор Некрасов описывает очень похожую сцену: два фронтовика, случайно встретившись в рюмочной, заводят разговор о войне, которая по сюжету была тогда в полном разгаре. В отличие от ситуации, описанной Казакевичем, эта встреча из ночной пьянки переросла в крепкую, хотя иногда и напряженную дружбу, основанную на эмоциональной и бытовой поддержке, которая помогла товарищам пережить процесс адаптации к гражданской жизни[261]. Прочность подобной дружбы опять-таки зависела от того, насколько она отвечала запросам послевоенного периода. Многие ветераны, получившие административные должности после демобилизации, охотнее шли на сотрудничество с другими ветеранами, так как доверяли им больше, чем кому-либо еще. Эта тенденция, возможно, сильнее проявлялась в ранее оккупированных регионах, где человека окружали потенциальные «предатели», хотя подобные репрезентации послевоенной