Прошло несколько лет, прежде чем настойчивые усилия Туркии увенчались успехом; причем стоит иметь в виду – все были единодушны в том, что закон на его стороне. Вслед за первой своей жалобой, поданной в ноябре 1944 года, заявитель написал в газету «Известия». Демобилизовавшись как инвалид войны II группы, он обосновался в Тбилиси, «без жилья, но зато в армейской форме». Поскольку обращения и жалобы не принесли результата, он попытался подать иск в суд. Однако судебное решение о возвращении ему имущества не выполнялось на протяжении полутора лет, а письма с требованиями его исполнить игнорировались. В 1945 году он называл свое материальное положение бедственным; спать ему приходилось на кухне[207].

Ветеранские права могли нарушать не только люди, занимающие более высокое положение в формальной или неформальной иерархии власти и потребления. На привилегии ветеранов, касающиеся жилплощади, могли покушаться, например, и целые учреждения. Если, скажем, во время войны в доме был развернут госпиталь, то не помогали ни статус демобилизованного, ни постановления облисполкома, ни обращения в Верховный Совет. Пока госпиталь оставался в спорном здании, ветерану приходилось платить за аренду другой квартиры, хотя он не только формально продолжал владеть домом, но и обладал признанным правом вернуться в свое жилье. Такие случаи были особенно частыми в пострадавших от сильных разрушений западных регионах СССР[208]. Наконец, правовая коллизия, касающаяся привилегий, неизбежно возникала в тех случаях, когда одного демобилизованного селили в квартиру, принадлежащую другому демобилизованному. Учитывая общую нехватку жилья, такие ситуации не были редкими[209].

Ходатайство о предоставлении льгот было не единственной заботой, связывающей ветеранов с государством. Важнейшими этапами возвращения к гражданской жизни оказывались постановка демобилизованного на учет, выдача ему документов, получение прописки и надлежащее оформление орденов, медалей и ранений. Эти вопросы приходилось решать в перегруженных и недоукомплектованных учреждениях, зачастую функционировавших в кафкианском духе. Ветеран Сталинграда Виктор Некрасов так описал начало жизни «на гражданке» в своей повести «В родном городе», опубликованной в 1954 году: «Так началась новая полоса в жизни Николая. Началась с беготни по учреждениям. В военкомате надо было встать на учет, получить пенсионную книжку, в милиции сдать какие-то анкеты и фотографии для оформления паспорта, получить продуктовые карточки. Везде были очереди, и надо было кого-то дожидаться, или не хватало какой-то справки, или надо было ее заверить у нотариуса, а там тоже была очередь, или опять надо было кого-то дожидаться»[210].

Если кто-то из ветеранов возвращался не в тот регион, где родился, то мороки было гораздо больше. Некий фронтовик за полгода отправил несколько запросов в ЗАГС своего родного региона, прося прислать ему копию свидетельства о рождении, которая была необходима для получения паспорта. Пока ответ не приходил, обзавестись удостоверением личности ему не удавалось. И подобных историй было немало. После демобилизации солдаты получали временный паспорт, который через некоторое время надлежало заменять новым. Временный паспорт выдавался на основании военных документов, но для замены его на постоянный требовалось, помимо прочего, свидетельство о рождении. Если такая бумага пропадала в пламени войны, то тогда необходимо было запросить по месту своего рождения официальное подтверждение ее утраты. Ветерана, раздобывшего наконец необходимые документы, направляли на медицинскую комиссию, которой предстояло установить возраст претендента на паспорт. Но проблема заключалась в том, что получить любую из упомянутых бумаг было чрезвычайно сложно, так как ЗАГСы буквально захлебывались в обрушившихся на них ходатайствах. Запросы оставались без ответа на протяжении нескольких месяцев, и даже личные поездки на родину не всегда помогали. А это порождало грандиозные трудности не только с получением прописки, но и с поисками работы[211].

Таким образом, какофония административной машины создавала много неудобств для возвращающихся бойцов. Однако из той же самой неразберихи можно было, при наличии определенных талантов, извлекать ощутимую выгоду для себя. Упоминавшийся выше Вайсман был лишь наиболее выдающимся примером весьма распространенного явления: люди, которым угрожали репрессии или которые хотели приобщиться к ветеранским льготам, пытались выдавать себя за бывших фронтовиков. В ходе демобилизации подобное мошенничество с личными данными получило особо широкое распространение. В частности, дезертиры порой изображали из себя демобилизованных солдат, документы которых были украдены во время возвращения с фронта, а военнослужащие, юный возраст которых еще не позволял демобилизоваться, приписывали себе годы, чтобы поскорее проститься с армией[212]. Боевые награды «со всеми сопутствующими документами, подписанными и заверенными надлежащим образом», запросто можно было купить на базарах; хотя имя «героя» в такие бумаги вписывалось при покупке, они позволяли претендовать на незаслуженный статус, а в некоторых случаях и на материальное вознаграждение[213]. Кроме того, после завершения войны органы госбезопасности периодически задерживали «аферистов или шпионов» с поддельными партийными документами. В марте 1946 года «демобилизованный» с фальшивым партбилетом сумел даже сделаться прокурором одного из районов Белоруссии[214].

Другой ветеран попытался ввести в заблуждение парторганизацию в Горьком. Пытаясь скрыть тот факт, что в апреле 1946 года его исключили из партии и лишили командирской должности, он изготовил письмо, написанное якобы в политуправлении войск Министерства внутренних дел на Кавказе, в котором утверждалось, что его партийный билет сгорел и что, согласно приказу главного политуправления вооруженных сил от 19 февраля 1947 года, предъявления самого этого письма будет достаточно для выдачи дубликата партбилета. Злоумышленник напечатал свой «документ» на заводской пишущей машинке, к которой каким-то образом получил доступ; причем вместо бланка организации он был выполнен на обычной папиросной бумаге, а заверяла его неразборчивая печать жилищной конторы того же предприятия, тоже почему-то оказавшаяся в руках у изобретательного фронтовика. Аферист бросил свое послание в обычный почтовый ящик неподалеку от того райкома, который, как он надеялся, выдаст ему новый партбилет. Второй секретарь, получив «документ», счел его достоверным и запустил процесс подготовки новой учетной карточки. Ветеран также представил фиктивные справки о том, будто он в 1939 году работал директором машинно-тракторной станции (МТС), является кавалером ордена Трудового Красного Знамени и выпускником Одесского сельскохозяйственного института. Эти «личные достижения» очень помогли ему в трудоустройстве в качестве директора МТС. Он присочинил и еще кое-что, утверждая, например, что состоял в партии еще до войны, хотя на самом деле стал коммунистом позже, уже на фронте. Среди всех этих выдумок была и басня, согласно которой его отец, в послевоенные годы осужденный за пособничество оккупантам, якобы погиб под Берлином[215]. В обширной схеме был единственный изъян – мошенник не изменил своего имени.