Илья мне внушает больше доверия. Может, дело в том, что у него лицо более располагающее, а сам он не кажется тем, кто может прихлопнуть тебя сию секунду же.

Я так и стояла на крыльце, зависнув на последней ступени. Руслан не выдержал первым, не спеша подошел, на ходу выбросив сигарету, и поравнялся со мной ростом.

От его взгляда всегда хотелось съежиться: слишком холодные, слишком бездонные глаза выжигали на твоем месте дыру.

Знает ли он кто такой Дима? По глазам вижу, что в курсе. Бесится, что была с ним, что держалась с ним за ручку.

– Ну и как свидание прошло? – интересуется он, сощурив глаза. – Новое узнала что-то? Я как погляжу, у тебя дохуя поклонников.

Это кажется невозможным, но все же делаю еще шаг, и мы оказываемся не просто непростительно близко друг другу, а начинаем дышать одним воздухом, который с каждой секундой становится все меньше и меньше.

– Злишься? – этот вопрос более уместный и честный. – Дима мой старый знакомый, давай уйдем отсюда, пока он нас не застал вдвоем. Иначе у него будет много вопросов, поверь.

– Принцесса, если бы ты знала, как меня достала…

Он делает паузу, стреляет глазами туда, где должен сидеть Дима, и резко хватает своими лапищами за локоть, отчего я не сильно пугаюсь и охаю. Но слов вымолвить не получается.

Мужчина цедит мне прямо в губы, опаляя их свежим мятным дыханием:

– Что это за чмырь, милая? – зло усмехается, затем сжимает пальцами мои порозовевшие от холода щеки и буквально целует, задевая губами мои губы: – держитесь за руки. Интересно, если я отрежу ему руку, он сильно опечалится?

Неподходящее место, неподходящий мне совсем мужчина, который выворачивает мне душу наизнанку, а я стою и позволяю себе очередную глупость.

– Не смей, – голос неживой, словно не я сказала.  – Ты этого не сделаешь!

– И что же меня остановит?

– Ты расскажешь мне всю историю с делом Степанова?  – перевожу разговор в нужное мне русло.

– Только в горизонтальной плоскости,  – служит мне честным ответом фраза.

Смелею и поднимаю руку к лицу мужчины, исследуя кончиками пальцев запретную, но до ужаса притягательную территорию.

Руслан морщится, будто ему неприятно, и он терпит мои едва ощутимые прикосновения. Я сглатываю появившуюся желчь во рту и с кривой улыбкой на лице обхожу его.

Не понимаю, почему он ведет себя таким образом: в одно мгновение забывается и стирает между нами границы внешнего мира, в другое – выдвигает несокрушимую стену, которую невозможно даже попытаться пробить. Если только кувалдой, да и то останешься с раной, если не на пальце, то на сердце.

В себе я, кажется, разобралась. К Щербакову у меня не просто очередная симпатия, которая испарится через несколько недель, а серьезное чувство, которое с каждым чертовым днем пробирается все глубже и глубже, основываясь где-то в верхнем левом боку.

За мной слышатся тяжелые шаги на хрустящем снегу. Через пару секунд меня догоняют и опережают. Хватают сильно, но не больно за локоть и подводят к дверце черной машины.

– Новая тачка? Кого вы на этот раз убили? – знаю, что над последним смеяться негоже, но сейчас мне хочется уколоть этого человека.

– Кабана, – без запинки ответил мужчина и засунул меня на переднее сидение, совсем не по-джентльменски, между прочим. – А теперь заткнись.

Когда мы ехали на вечерней трассе, я прислушалась к себе и поняла, что совсем не боюсь находиться рядом с ним в тесном пространстве. Мне комфортно.

Так я думала до определенного момента, пока Руслан не повернул вправо, когда нам нужно было свернуть налево. Так, стоп.

Я непонятно взглянула на водителя из-под опущенных ресниц и решила уточнить, однако, мужской голос первым разрезал тишину:

– Тебе придется потерпеть несколько дней мою компанию, принцесса. Дела в городе плохи.

– Мне вообще-то в понедельник на учебу. И что значит, что дела плохи?

– До понедельника должно все утрястись. И коль я все равно тебя трахну, – мы как раз остановились на одном светофоре, когда Щербаков провел большим пальцем по нижней губе и усмехнулся, продолжая держаться длинными пальцами левой руки за руль: – так и быть, расскажу.

Я ловлю воздух, подбирая возмущения, которых по закону подлости в такой ситуации не находятся, поэтому беру с панели пачку сигарет и, открыв окно, выбрасываю на улицу. Все происходит в мгновение ока. Детский глупый поступок, но злость уходит, и постепенно сменяется на терпкое горькое чувство, прожигающее изнутри грудную клетку.

Я жду, что Руслан сорвется, начнет психовать или заставит меня вернуться за сигаретами. К моему удивлению, ничего из перечисленного не происходит.

Мне достается лишь короткий взгляд, а затем слышится по-настоящему раскатистый красивый смех:

– Ебать, ты пизданутая. Пачка пустая.

– Это я ненормальная? Ты вообще…бандит.

Щербаков деловито кивает головой, но все же переспрашивает:

– Бандит? Ты уверена, что знаешь значение этого слова? К тому же, так сейчас не говорят.

Я решила не умничать, забила в поиске «бандит» и выяснила, что в уголовщине так именуют грабителей. Да какая к черту разница!

Оставшийся путь едем молча. Поначалу я хотела выведать, куда мы спешим, но будто проглотив язык, решила объявить негласное молчание, а потом не заметила, как уснула.

Снилось мне что-то странное, я даже подумала, что это наяву. Уж больно было все достоверно, и звуки такие правдоподобные, словно не зрителем являешься, а находишься непосредственно в фильме.

Я оказалась в далеком детстве, когда родители были еще женаты. Меня отправили на летние каникулы к бабуле в деревню. Любопытной всегда была, так что ничего удивительного, когда в антресоли нашла старый, покрытый пылью альбом. В нем хранились по большей части черно-белые фотографии. Мое внимание привлекло цветное фото, на нем моя мама с отцом, а посередине молодой мужчина, улыбающийся в камеру.

После я спросила у бабули, что это за человек и почему я никогда его не видела, хотя на том снимке все выглядели счастливо. Мне тогда было десять, и бабушка объяснила, что если в молодости люди дружат, это не значит, что дружба сохранится до зрелости. Я все равно не поняла.

Сейчас же я уловила то, что она хотела донести до меня. Некстати, я вспомнила Светку. Мы дружим со старших классов, затем вместе поступили в один университет, на один и тот же факультет. Изменилось ли между нами что-то? Кажется, да.

Я почувствовала тревогу, но отнюдь не за меняющиеся отношения, а за подругу. Словно в голове прозвучал ее голос. Но разобрать сквозь затуманенный разум ее слов не смогла, лишь интонацию.

Я дернулась и распахнула глаза.

– Мы