Прошла Нина в бархатном платье. Над открытой шеей уложена тяжелая светлая коса. Вырез, белизна спины, топазы. «Как красиво», — с завистью подумала Ната. И ей хотелось красиво одеваться.

За Ниной шел Георгий, высокий, волосы расчесаны на пробор, он не такой косматый, как всегда. От этого далекий, чуждый.

Раменовых посадили на приставные стулья, в проходе.

Ната представила себя проходящей через весь театр в черном бархатном платье. Она знала теперь о себе все. Она — стройней, свежей. Ну когда же я так оденусь? Неужели только когда закончу техникум? Скоро в нашей стране будет все! А разве крановщица не может так одеться? Разве у работницы не может быть вкуса? Ведь мы — советские люди! Разве я не могу ходить в театр в вечернем платье?

Она посмотрела на Ивана. Он строен и красив. Если его одеть как следует… Она уже согласна была помириться, забыть все и не издеваться над ним. Если бы только он стал человеком! Стремился бы учиться. Пусть он на всю жизнь останется рабочим, это ничего, даже хорошо. Ей захотелось помочь Ивану, объяснить ему, что значит вкус, вежливость, сдержанность.

Но Иван тоже все заметил и понял по-своему.

— Тяпнуть бы сейчас по двести грамм! — сказал он.

Ната притихла. Как ударом, он грубо заглушил в ней все.

— А ты с художником часто встречаешься?

— Ну вот еще, что за глупости! Он просто рисовал меня. Я с его женой знакома. Видел, они сейчас прошли?

— Эти художники знаешь какой народ! И ты передо мной не запирайся. Ребята видели, что ты с ним в тайгу ходила.

Ната гордо улыбнулась:

— Но тебе до этого нет никакого дела! — Она открыла сумочку и достала несколько нераспечатанных писем.

— Я только сейчас получила, на заводе. Еще не прочла.

Нате присылали много писем. Писали рабочие с других предприятий. Солдаты и командиры. Студенты. Ее приглашали на вечера, просили разрешения познакомиться. Об этом знал теперь весь завод.

«Дорогой товарищ, передовик производства Ната Кузнецова, — начала читать она. — На первых строках моего письма сообщаю о себе, что я моряк Тихоокеанского флота, отличник боевой подготовки, участник последних событий по уничтожению японских империалистов, осмелившихся на гнусную провокацию. Мне довелось приехать в ваш замечательный город…»

— Вот смотри, — передала она письмо Ивану, — очень вежливо пишет. Правда? А вот фотография. — На ней широкоплечий парень в бескозырке с подбритыми бровями.

— Ты ему ответишь?

— Обязательно! Как можно не ответить! Ведь человек пишет.

— А ты уже ходила знакомиться с кем-нибудь?

— Назначил мне свидание летчик. В березовой роще около вокзала. Я долго думала, ехать или нет. Ну, думаю, поеду посмотрю и там решу. Приехала на автобусе и вижу, ходит военный парень, волнуется. Мне так стыдно стало, что я тут же села в автобус и уехала обратно…

— А потом?

Ната не ответила.

— А когда ты ехала, то думала, наверно, что вот, мол, может, станем целоваться? А?

Ната все молчала.

Иван не узнавал ее.

Когда шли домой, он вспомнил спектакль, жену художника в красивом платье, зависть Наты… и она рвется туда же! Не выдержал прилива ревности, схватил Нату, обнял, прижал. Она почувствовала его сильные руки. Лицо ее было зажато. «Ну целуй, если хочешь, — подумала с новым приливом злости и подставила губы. — Целуй, тебе же хуже!"

И он яростно, как бы с болью, целовал. Руки его скользнули вниз, она вырвалась, оттолкнула его:

— Нет!

Он схватил ее снова.

— Нет!

Она ударила его по лицу, иного выхода нет, надо приводить парня в сознание. Он уже валил ее на скамейку в снегу. Поднялся как озверевший, пьяный. Она еще раз с силой ударила его.

— Натка… — плаксиво сказал он. И вдруг кинулся снова.

Она пришла домой как избитая. Но Иван так ничего и не добился.

На другой день, странное дело, он не выходил у нее из головы. Он вытеснял оттуда Георгия. Вся эта драка, возня, его грубые руки — все оскорбляло и возмущало ее. Как он посмел?

В перерыве Иван сел к ее столику.

— Я больше с тобой не пойду никогда, — сказала она.

— Пойдешь с художником?

— Да.

— Я напьюсь сегодня, разнесу все общежитие.

— Ну и дурак.

— Вот! — показал Иван горлышко от бутылки с водкой, когда шли из столовой. — Я сегодня даже одной нормы не выполнил.

Она с отчаянием начинала сознавать, что и ее издевательство над ним, и эта драка, и бутылка — все снова сближает их. Она опять запутывается. Ну как быть? Она все время помнит его грубые, отвратительные руки. Во что бы то ни стало она теперь желала освободиться от него. Она хотела его тянуть вперед, но пока, как всегда, он тянул ее обратно. Она проклинает себя, что пошла с ним в театр. Да разве можно его перевоспитать? Он уже конченый, никто его никогда и не воспитывал…

Зная, что он ждет ее после работы, Ната осталась на вторую смену, не пошла на занятия в техникум. Попросила мастера смены объяснить ей кое-что по электротехнике.

Уселись в цеховом красном уголке, на почерневших от спецовок скамейках. Мастер — молодой еще, черноволосый парень в очках и в военной гимнастерке.

— Что с тобой, Кузнецова? — удивился он. — Как ты такой простой вещи не понимаешь? Ну пойдем к распределительному щиту, и я тебе покажу наглядно.

Пошли к щиту.

Она вышла с завода ночью. Никто не ждал. Нет Ивана. «Ну да, ему не очень нужно!» Но вместо радости она вдруг почувствовала досаду.

На другой день она, идя на завод, встретилась с Георгием и обрадовалась.

— Что вы теперь пишете? Я давно вас не видела и хотела бы прийти к вам и Нине Александровне.

Светает теперь раньше. Почти совсем светло к началу смены. Кажется, что сопки стали больше и подошли к заводу и что от доков до их каменных огромных обрывов нет четырех километров, кедрачи стоят прямо над заводскими крышами.

Ната издали заметила, что за пустыми автобусами, которые привезли рабочих с дальних участков, прячется Иван.

Она подхватила Георгия Николаевича под руку и, смеясь от радости и счастья и чуть не прыгая, прошла вместе с ним в проходную.

ГЛАВА XIII

Крыши и широкие окна были сини, синий мир вверху, и ни один луч солнца не нарушил девственную синеву.

Профессору, у которого Георгий учился, было около шестидесяти. У Раменовых, как и в каждой старой интеллигентской семье, детей растили в уважении к классической литературе и живописи.

…Однажды видел Георгий,