— Вы заодно хотите и нас воспитать? — Максуд поднялся, глухая неприязнь закипала в нем.

— Нет, я только хочу вам помочь.

— Я думаю, вам платят зарплату за воспитание детей. Невоспитанных родителей вам простят! Что бы ни произошло в школе, вы призываете родителей. Парень не так слово сказал — пожалуйте родители. В школу не пришел — опять родители. Сами-то вы хоть что-нибудь в своей школе можете?

— Ну зачем так резко, Максуд!.. Не надо… Вы уж простите нас, пожалуйста, — виновато сказала мать Али.

— Я думала, вы меня поймете и сделаете нужные выводы, а вы ведете себя так, что мне больше не о чем с вами разговаривать. — Сарат Магомедовна была не в шутку оскорблена. — Придется нам встретиться на родительском собрании…

Детство Максуда Валиева было нелегким. Он рано остался сиротой, и родственники пристроили его подмастерьем к лудильщику. Небольшая прокопченная лудильная мастерская находилась на базаре, на самом видном месте. Максуд рос смекалистым парнем. Он быстро понял всю бесперспективность собственной работы — в магазинах появлялась красивая эмалированная посуда, а прохудившиеся кастрюли, как правило, шли на металлолом, не в лудильную мастерскую. Надо было учиться.

В пятнадцать лет Максуд ушел от мастера и поступил в Буйна́кский финансовый техникум. Правда, поступил только с третьей попытки. И в это время ему жилось особенно трудно. Но тем больше дорожил он своим новым положением — студент. После окончания техникума Максуда пригласили работать в горпищеторг. Там он и трудился по сей день. И хотя успел завести себе семью, продолжал учиться заочно в институте на торгово-экономическом факультете.

Максуд любил сына, но старался быть с ним требовательным и суровым. Мужское воспитание! Он терпеть не мог хлюпиков и маменькиных сынков. Али, как казалось Максуду, жил слишком легко и беспечно. Все словно бы само собой шло к нему в руки. Но не само, конечно, а с помощью его, Максуда. Вот этого-то Али как раз и не замечал и никакой благодарности к отцу не испытывал, что, само собой, обижало и сердило Максуда. Попробовал бы сын хлебнуть хоть немного из того, что доставалось ему в детстве… И ведь всего-то от него требуется — хорошо учиться и ценить отца!..

Правда, характер у Максуда вспыльчивый, и иной раз он разговаривает с сыном и женой резковато. Ну так что же ему теперь, особые выражения для беседы с ними выбирать?! И того не хотят помнить и понимать — нервы-то у него не железные. Он ведь и в детстве натерпелся, и сейчас тяжеленный воз на работе везет, да еще в институте учится! А они, между прочим, никогда ни в чем не нуждались. Все в доме есть. Тоже его заслуга. Ценили бы! А что разговоры по душам с ними не ведет, так у него на это времени нет. Он человек деловой. Это те, которым делать нечего, могут вечерами языки чесать с женщинами.

Домой он приходит усталый. Ничего, пусть немного покрутятся возле него — обед подадут, подождут, когда он отойдет! Может, тогда и он посидит с ними, поговорит, о своих делах расскажет. Ведь с какими людьми ему приходится встречаться! Кое-что поучительное для себя из его рассказов извлечь могли бы…

Осложнения сына в школе показались Максуду ничем иным как вздорными мальчишескими капризами.

— Выдрать его надо как следует, а ты кудахчешь возле него, словно курица, — раздраженно сказал он жене, когда Сарат Магомедовна ушла. — Придет домой, я с ним по-своему поговорю!

Жена молча плакала, сидя у окна. Уж лучше бы Али пока не возвращался…

А ПЛАКАТЬ-ТО ЗАЧЕМ?

В этот день в 9 «А» урока литературы не было по расписанию, но Сабур ждал, что Хамис Хадисовна сама найдет его на перемене и скажет, договорилась ли она о переводе Али в вечернюю школу. Но Хамис Хадисовна к нему не подошла. На перемене, он видел издали, она была окружена тесным кольцом семиклассников. Сабуру показалось, что она расстроена. Появилось ощущение непонятной тревоги.

Мина тоже ходила подавленная. Она считала себя виноватой и перед Сабуром и перед Али. Но больше, конечно, перед Сабуром. Он-то вообще не был ни в чем виноват!

На перемене Мина не выдержала, подошла к Сабуру:

— Знаешь, мне так совестно перед… Али. — Она хотела сказать другое, но у Сабура был надменный вид, и она боялась услышать в ответ какую-нибудь колкость.

— Да? — небрежно обронил Сабур.

Мина обиженно пожала плечами и отошла.

Джейран Сабур старался не замечать, хотя нет-нет да и посматривал в ее сторону. А она как ни в чем не бывало болтала и шутила со своими подружками.

— Слушай, ты чего изводишь Сабура, мне его жалко! — шепнула ей соседка по парте.

— Я извожу Сабура? — удивилась Джейран.

— Ты! Не в меня же он влюблен!

— Сабур?

— Ну конечно!

— Откуда знаешь?

— Все знают в классе.

— А Мина?

— Знает ли она?

Джейран смутилась:

— Кажется, ему Мина нравится.

— Не выдумывай, пожалуйста! Ты ведь и сама видишь. А на Минином месте я бы вела себя по-другому. Девушка должна быть гордой.

Сердце у Джейран забилось тревожно и весело. Надо же! И как ей жаль Мину… Надо бы сделать для нее что-нибудь хорошее, приятное. Вот только — что?..

Сарат Магомедовна вела урок, произносила какие-то слова… Джейран смотрела на нее с улыбкой, но ничего не слышала.

— Тебя вызывают к доске! — соседка толкнула Джейран в бок.

Она встала, все еще улыбаясь, и потихоньку сказала:

— Я… я сейчас не могу…

— Не можешь отвечать?

Джейран опустилась на парту и неожиданно заплакала, сама не понимая, что с ней.

— Сарат Магомедовна, она сегодня не выучила, у нее голова болит! — нашлась соседка.

— А плакать-то зачем? — удивилась учительница. — Взрослые люди, а ведете себя как дети.

Сарат Магомедовна покачала головой и поставила в журнале против фамилии Джейран толстую точку.

КИНО-МИНО

Насиба встретила сына не особенно приветливо. Она не умела таить обиду, но и объяснять сыну, на что она сердится, тоже не считала нужным.

— Что нового в школе? — с подчеркнутой заинтересованностью спросила мать.

— Да ничего как будто, — ответил Сабур.

— Ты меняешься на глазах! На тебя плохо влияют!

— Кто?

— Раньше ты никогда мне не врал.

— А сейчас разве вру?

— Сама этому удивляюсь!

— О чем ты, мама?

— Мне сказали, Али бросил школу, а ты говоришь, что нового ничего нет! Он оторвал голову скелету и разбил окно, подравшись, а ты утверждаешь, что ничего не произошло. Или это все рядовые события?

— Я не