знает, — бросил кто-то недовольно.

— Али, конечно, виноват, — продолжал Салам, — но как же теперь быть с ним? Он ведь проучился с нами девять лет… Это глупо бросать сейчас школу! Всего ничего учиться осталось…

— Об Али мы еще поговорим, — перебила его Сарат Магомедовна. — А сейчас я прошу тебя выразить отношение к проступку Сабура, к его лжи. Считаешь ли ты, что, покрывая Али, он тем самым становится как бы на одну доску с ним. Ну? Мы слушаем.

— Выразить отношение? А чего тут выражать?..

— Значит, ты его оправдываешь?

— Я не оправдываю. Я не знаю. Не думаю, что его нужно наказывать. Он, наверное, сам все понял…

— Похоже, что и он, и вы еще ничего не поняли, — холодно сказал завуч.

— Садись! — Сарат Магомедовна махнула рукой. — Кто еще хочет высказаться?

— Разрешите! — раздался в тишине голос Хамис Хадисовны.

По классу прошел шум и быстро затих.

Хамис Хадисовна вышла к учительскому столу.

— Да, — вздохнула Хамис Хадисовна, — сложная ситуация. Я не оправдываю Али. Он не должен был так демонстративно покидать класс. Никто здесь не желал ему ничего плохого. Он напрасно видит в нас недоброжелателей. Но сейчас, конечно же, дело не в том, когда и как мы должны его наказать. Это — самое простое. Сейчас нам надо ему помочь. К сожалению, вольно или невольно, мы выступили в роли судей, а не товарищей. А ведь жизнь у Али, можно прямо сказать, нелегкая. Многие ли из вас, его одноклассников, знают, каково ему живется? Один Сабур, может быть. А ведь вы девять лет вместе учитесь. Встречаетесь каждый день. Неужели вам безразлично, от чего страдает, чем мучается ваш товарищ? Представьте, что с ним будет, если он оставит школу? Дома все сложно, школу оставил на полпути, товарищи о нем тотчас же забыли…

— Не надо создавать из этого трагедию, — вмешался завуч. — Я думаю, у нас достаточно сильный и дружный коллектив, чтобы повлиять и на таких, как Сабур и Али.

— Конечно, коллектив у нас хороший. И он многое может. И должен. Я об этом как раз и говорю. Но что касается трагедии, то она, к несчастью, существует реально. В душе Али. Может быть, вы обратили внимание на то, с каким отчаянием говорил Али. У меня, когда я его слушала, мороз прошел по коже. Мы должны понять, что с ним происходит, если действительно хотим ему помочь.

— Что же вы конкретно предлагаете?

— Я? Еще ничего. Я просто думаю об этом. Боюсь, как бы чего-нибудь не испортить. И очень надеюсь на Сабура.

— Сабура еще самого надо воспитывать, — опять вмешался завуч. — А об Али разговор еще действительно впереди. Может быть, вы, Хамис Хадисовна, скажете о своем отношении к поведению Сабура?

— Что же… Я не оправдываю и не одобряю лжи Сабура. Ложь — всегда противна. Хотя я понимаю, почему Сабур так поступил. Ему хотелось уберечь Али. Он один знал, как ему плохо и чем может обернуться эта ситуация. Может быть, он не поступил бы так, если бы был уверен, что мы тоже захотим помочь Али.

— Это правда! — подхватила Мина.

— Асварова! — Сарат Магомедовна хлопнула по столу ладонью. — Еще одно слово — и тебе придется покинуть класс…

Джейран с завистью посмотрела на Мину.

— Это как раз тот случай, мне кажется, — продолжала Хамис Хадисовна, — когда не следует сгущать краски. Надо понять, почему Сабур так поступил. И объяснить ему, в чем он неправ. Я бы посоветовала Сабуру не спешить с выводами. Не видеть кругом судей и врагов. И оглянуться на себя самого. Кто позволил ему так неуважительно и недоброжелательно относиться к старшим? А ведь мы все хотим помочь и ему, и Али…

— У вас все? — спросил завуч.

— Пожалуй, да.

— Спасибо! — сказал завуч и встал из-за стола.

Ахмед Мамедович подумал, что ему следует сказать, что всепрощенчество Хамис Хадисовны ни к чему хорошему привести не может, что все и так ясно, что Сабур и Али не уйдут от справедливого наказания. Он бы должен был подчеркнуть антиобщественный характер поведения Али и Сабура, особо отметив, что ложь всегда бывает неизменной спутницей преступлений. Он подумал, что ему следовало бы напомнить об обязанностях учащихся и зачитать подготовленный Сарат Магомедовной проект приказа о строгом выговоре Али и Сабуру…

Но прежде чем начать говорить, он еще раз внимательно обвел класс глазами и вдруг совершенно отчетливо почувствовал настроение сидящих перед ним ребят. Он знал за собой эту способность — понимать состояние своих учеников, как бы сливаться с ними. Он мог улавливать малейшие оттенки их настроения. Обычно это возникало на уроках. Он рассказывал ребятам об их родной истории, а они слушали его затаив дыхание. Он мог бы поклясться, что в эти минуты они видели, думали и представляли себе все точно так же, как и он…

А вот на собраниях такого с ним еще не случалось. Четкая дистанция была между ним и учениками. Он их воспитывал. Они слушали. Соглашались. Даже обещали. Но все происходило как-то механически. Теперь же, несколько минут назад, они слушали Хамис Хадисовну, загоревшись. Не равнодушно!.. А ведь она и в самом деле говорила важные вещи. И они ее поняли. Ахмед Мамедович вдруг спохватился, что он слишком долго молчит, ребята уже начали недоуменно перешептываться. А ведь они не ждут от него ничего интересного. Ну да, он обычно говорит на собраниях как завуч, как администратор, за которым последнее слово. И он каждый раз не упускает возможность напомнить ребятам об их обязанностях. А толку-то? Сколько же сил затрачено впустую?! Да не сейчас, нет. А с тех пор, как стал завучем.

Ахмед Мамедович неожиданно улыбнулся: он подумал, что сейчас ребята услышат от него совсем не то, чего ждут.

— Давайте, товарищи, подведем итоги нашим разговорам. Вы, конечно, сами заметили, как терпеливо и доброжелательно вела собрание Сарат Магомедовна. Ее требовательность и принципиальность кажутся нам совершенно справедливыми. Верно? Об очень важных вещах говорила здесь и Хамис Хадисовна. Но не надо спешить с выводами. Лучше еще раз все хорошо подумаем, как быть дальше. И мы, и Сабур, и Али, и Мина…

Ахмед Мамедович сделал паузу, с удовольствием про себя отметив, как внимательно ловит класс каждое его слово. И, повернувшись к Сарат Магомедовне, сказал:

— Думаю, сегодня на этом надо закончить. Давайте думать!

МОЯ БЫ ВОЛЯ…

Сабур забежал домой, бросил портфель на диван.

— Я скоро вернусь! — крикнул он, исчезая за дверью.

— Опять! — всплеснула руками Насиба. — Опять!

Она сердито посмотрела на мужа,