Шрифт:
Закладка:
– Какая ты сегодня красотка, прямо женщина-пастух, разве что посоха не хватает.
На следующее утро Гука принесла мне мои туфли, испорченные до неузнаваемости.
Я смерила ее негодующим взглядом и выхватила у нее свои туфли.
– Чего ты раскричалась? Уже если кто и должен сердиться, так это я, а не ты! – Лицо Гуки покраснело от злости. – Разве мои башмаки до сих пор не у тебя?
Услышав это нелепое объяснение, я не выдержала и расхохоталась.
– По тебе, Гука, сумасшедший дом плачет. – Я постучала пальцем по ее виску.
– Какой дом? – не поняла она.
– Тебе не понять. Гука, спроси у своих соседок, есть ли в моем доме хоть что-нибудь, кроме мужа и зубной щетки, чего они не решились бы у меня умыкнуть?
Гука словно пробудилась ото сна и тут же спросила:
– А какая у тебя зубная щетка?
Я вздрогнула и закричала в ужасе:
– Прочь! Прочь отсюда!
Гука попятилась назад, приговаривая:
– Я только на зубную щетку хотела взглянуть, а твоего мужа мне не надо…
Захлопнув за нею дверь, я услышала, как Гука громко говорит другой девочке на улице:
– Видала? Она ранила мою гордость.
Жизнь в пустыне полна ярких красок, и вкус одиночества мне был уже неведом.
И все благодаря моим соседям.
Рыбаки-простаки
Как-то в воскресенье Хосе пришлось отправиться на службу, и весь день его не было дома.
Чтобы убить время, я принялась подсчитывать заработки Хосе начиная с марта, выписала все на чистый лист и стала ждать его возвращения. Вечером, когда Хосе пришел домой, я положила этот лист перед ним и сказала:
– Погляди, сколько мы за полгода заработали.
Он взглянул на мои расчеты, и они очень ему понравились.
– Я и не подозревал, что так много – не зря, значит, мучаемся в этой пустыне!
– Пойдем куда-нибудь поужинаем, раз у нас столько денег! – с энтузиазмом предложил он.
Я знала, что он поведет меня в отель «Насьональ», и поспешила нарядиться для выхода – такие события происходят в нашей жизни нечасто!
– Принесите, пожалуйста, красного вина, какое получше, суп из морепродуктов и стейк, а даме – четверную порцию больших креветок. На десерт – торт-мороженое… тоже четверную порцию, благодарю вас, – сказал Хосе официанту.
– Хорошо, что мы не ели весь день, наедимся теперь до отвала! – шепнула я Хосе.
Отель «Насьональ» принадлежит правительству Испании. Его ресторан, оформленный в духе арабского дворца, полон местного колорита. Свет здесь мягкий, народу всегда немного, воздух свежий, пылью не пахнет. Ножи и вилки начищены до блеска, скатерти наутюжены, легкая ненавязчивая мелодия журчит, словно ручеек. Сидя внутри, забываешь, что кругом пустыня, и как будто переносишься в прежние благословенные времена.
И вот принесли еду. На изысканном серебряном блюде – изумрудный лист салата, а на нем выложены в ряд большие жареные креветки. В бокалах – темно-красное виноградное вино.
– Не иначе как синяя птица счастья к нам залетела! – У меня дух перехватило от восхищения.
– Недурно! Можем и почаще сюда захаживать. – Хосе был в тот вечер особенно щедр, словно богач какой.
Если долгая жизнь в пустыне и может чему-то научить, так это тому, что даже самые простые удовольствия способны насытить душу и вознести ее на невиданную доселе высоту. Короче, мы полностью сосредоточились на наполнении желудков, наплевав на духовный мир.
Поужинав и расплатившись двумя зелеными банкнотами, мы в приподнятом настроении отправились домой пешком. В тот вечер я была счастлива как никогда.
На следующий день мы, конечно, ужинали дома. На столе красовалась круглая картофельная лепешка, кусок белого хлеба и бутылка воды.
– Дай я разрежу. Вот тебе две трети лепешки, а я возьму оставшуюся треть.
Раскладывая еду, я положила весь хлеб на тарелку Хосе, чтобы она выглядела красиво наполненной.
– Объеденье! Я луку добавила, попробуй! – Я приступила к еде.
Хосе в один присест заглотил свою лепешку, встал и пошел на кухню.
– Больше ничего нет! На сегодня все! – поспешно крикнула я ему вдогонку.
– Как это? – в недоумении уставился он на меня.
– Вот, погляди!
Я вручила ему новый лист с расчетами.
– Это сколько мы израсходовали за полгода. Вчера я считала, сколько заработали, а сегодня – сколько потратили, – объясняла я Хосе, прислонившись к его плечу.
– Так много? Неужели мы столько просадили? Все подчистую? – вскричал Хосе.
– Ну да, – кивнула я. – Смотри, здесь все ясно расписано.
Хосе схватил мой приходно-расходный лист и начал считать.
– Помидоры – шестьдесят песет за килограмм, арбуз – двести двадцать одна песета за штуку, свинина – триста за полкило… почему ты так дорого все покупаешь? Могли бы и поэкономней питаться, – проворчал Хосе.
Дочитав до строчки «Ремонт машины – пятнадцать тысяч, бензин за полгода – двадцать четыре тысячи», он перешел на крик и вскочил с места.
– Что ты так взбеленился? Шестнадцать тысяч километров за полгода – сам посчитай, сколько уйдет на бензин.
– Получается, мы спустили все, что за полгода заработали? Зря трудились! – Хосе так расстроился, что стал похож на героя театральной драмы.
– Но мы вовсе не сорили деньгами, на одежду вон за полгода не потратили ни гроша – все улетело на пирушки с друзьями. Фотографии, путешествия – вот на это денежки и тю-тю!
– Все, начиная с сегодняшнего дня больше никаких холостяков к ужину! Фотографии – только черно-белые, дальние поездки отменяются. Даже не знаю, сколько раз мы эту пустыню уже изъездили вдоль и поперек, – решительно провозгласил Хосе.
В нашем несчастном поселке всего один кинотеатр – и тот грязная развалюха. Ни одной оживленной улицы; газеты и журналы приходят с большим опозданием, телевидение ловится два-три раза в месяц и показывает вместо людей какие-то зловещие тени, так что мне страшно смотреть его одной. Отключение воды и электричества – дело обычное, а захочешь пойти погулять – на улице весь день бушует песчаная буря.
Сахрави спокойно переносят такую жизнь. Европейцев же она частенько приводит к пьянству, женатых – к супружеским ссорам, а холостых – к суициду; вечная трагедия изгнанников в пустыне. И только мы, казалось, что-то смыслим в «искусстве жить», стойко переносим самые тяжкие невзгоды и живем, в общем, неплохо.
Выслушав объявленную Хосе программу экономии, я решила его предостеречь.
– А ты не боишься, что через три месяца мы или умом тронемся, или с жизнью добровольно распрощаемся?
Хосе горько усмехнулся:
– И правда, если не выбираться никуда
