— Да. — Протягиваю неуверенно и почему-то напрягаюсь. Те несколько человек, которым я осмелилась рассказать о своих способностях, реагировали по-разному, но никто не воспринимал их вот таким образом, будто это что-то само собой разумеющееся, простое и понятное.

— Испытывая чужие эмоции, вы осознаете, что они чужие? Можете отделить себя от других людей? — Спрашивает мужчина, поправив очки в тонкой прямоугольной оправе.

— Обычно либо нет, либо очень плохо. Вообще, зависит от интенсивности эмоции. Если эмоция слишком сильная, я в ней теряюсь. — Осторожно рассказываю я, поглядывая на мужчину с недоверием. Он с умным видом слушает меня и понимающе кивает, но я не могу избавиться от ощущения, что он вот-вот рассмеется надо мной.

Однако мужчина не смеется. Он снова кивает, пару секунд о чем-то размышляет, затем отталкивается от стола, снова бросает взгляд на часы.

— Хорошо, я понял. Гиперактивная эмпатия с эмоциональным заражением. — Выдает диагноз мужчина и подойдя ко мне, прикасается рукой к спине, намекая, что мне пора на выход.

Я быстро моргаю, отстраняюсь от его руки, на что он слегка склоняет голову вправо, и бросает на мое лицо заинтересованный взгляд. Хмыкает, убирает руку от моей спины и указывает ею на дверь.

— Нужно сделать несколько обследований. Давайте встретимся хотя бы через пару дней, хорошо? — Говорит мужчина, открывая передо мной дверь. Я заторможено киваю и выхожу. — Позвоните мне, договоримся. — Бросает мне мужчина напоследок, быстрыми шагами удаляясь по коридору.

Я смотрю ему вслед и не знаю, как реагировать.

Кажется, только что мой привычный мир немного пошатнулся. «Гиперактивная эмпатия с эмоциональным заражением» — не похоже на дар, коим называл мои способности Вадим, и не похоже на проклятие, коим называла их я сама. Больше смахивает на психическое заболевание.

Даже не знаю, радоваться этому или огорчаться. Заболевания можно лечить. Неужели и меня можно вылечить???

Расфокусированным взглядом оглядываю коридор, где продолжают туда-сюда сновать люди, и шагаю к выходу. Я так ошарашена и растеряна, что не сразу замечаю вырастающего на пути Вадима.

— Уже закончили? Что он сказал? — Спрашивает Вадим, пристраиваясь рядом. Мы входим в лифт. Он бьет кулаком по кнопке первого этажа и поднимает на меня ожидающий взгляд.

— Сказал, что я больна. — Пожимаю плечами, продолжая размышлять над новым «диагнозом».

— В смысле больна? Что ты имеешь в виду? — Хмурится Вадим. На что я неопределенно взмахиваю рукой.

— Не знаю. Ничего не знаю. Мы должны встретиться через пару дней. Для обследований.

Вадим хмурится сильнее, но ничего больше не спрашивает.

Мы едем в управление. Вадим уходит куда-то к начальству, оставив меня в своем кабинете, где мне приходится ждать его почти два часа. За это время я успеваю обдумать слова Тимура вдоль и поперек и даже почитать о «диагнозе» в интернете. Доступные для простых обывателей статьи из модных психологических журналов, не слишком проясняют ситуацию, однако спустя два часа изучения вопроса, мои способности уже не кажутся мне чем-то ужасным. Хотя мне до сих пор непонятно, каким образом я могла бы облегчить свое состояние, или закрыться от чужих эмоций. Размытые фразы, типа «постарайтесь центрироваться» или «научитесь отключаться от чужого» не дают никакого понимания.

Понятно мне одно, впервые за долгое-долгое время, внутри себя я ощущаю что-то очень похожее на надежду.

Глава 18

Вадим отвозит меня домой, а сам куда-то уезжает, не говоря ни слова. Не знаю надолго ли, и есть ли у него на меня какие-то планы на сегодняшний день, и это напрягает. Мне не нравится то, что я не принадлежу сама себе, не могу делать то, что хочу, а должна сидеть и ждать, когда он явится и даст мне очередное распоряжение куда-то собираться. Скорей бы вернуться в свою квартиру. Мне необходимо личное пространство.

Пока Вадима нет дома, я звоню маме, спокойно обедаю, и уже решаю развалиться на диване под какой-нибудь хороший фильм, как дверь в квартиру открывается и на пороге появляется Вадим. Но не один. Из-за его спины выходит мальчишка, как две капли воды похожий на Вадима.

Точно. Воскресенье. День отца.

— Агата, это Кирилл. Я должен срочно уехать на работу. Он побудет здесь. Его мать скоро его заберет. — Говорит Вадим, и прежде чем я успеваю возразить, что-то говорит мальчику, треплет его волосы и уходит.

Вот черт. Я теперь еще и нянька? Очаровательно.

Мальчик стоит на пороге, изучающе смотрит на меня несколько секунд, затем разувается, и обхватив руками рюкзак, снятый из-за спины, подходит ко мне.

— Ты живешь с моим папой? — Сдвинув брови на переносицу, спрашивает мальчишка.

— Нет. — Неожиданно громко и чуть ли не возмущенно вскрикиваю я. — То есть да. То есть… Да, я живу здесь, но временно. Пока мне негде жить. — Наконец выдаю, вставая с дивана. Не знаю куда деть руки. Мальчик почему-то заставляет меня нервничать. То ли от того, что он так похож на своего отца, то ли от того, что я не знаю, как себя вести с детьми.

— Ты — бездомная? — Серьезно спрашивает малыш.

— Э-э. Ну в какой-то степени да. — Протягиваю я. Чешу лоб, растеряно разглядывая комнату. Что я должна с ним делать? Предложить ему поесть? Посмотреть телевизор? Вадим — негодяй. Сбросил на меня свои обязанности и смылся. Хорош родитель.

— Моя мама помогает бездомным. Не знал, что и папа тоже. — С таким же серьезным видом, говорит мальчик, и бросив рюкзак на пол, усаживается на диван. — Ты умеешь играть в шахматы?

— Немного. — Отзываюсь, опускаясь на диван рядом с ним и радуясь, что мне не нужно придумывать занятия для чужого ребенка.

Мальчик достает из рюкзака небольшую коробочку с дорожными шахматами и молча расставляет фигуры. Я разглядываю его макушку, с короткими темными волосами, и думаю о том, что он не только внешне очень похож на родителя, но и так же немногословен и закрыт.

Партию он выигрывает у меня в два счета. Что в общем то не удивительно: последний раз я играла в шахматы со своим отцом лет пятнадцать назад. Меня стоит похвалить хотя бы за то, что правила не забыла, но мальчик выглядит недовольным. Он бросает на меня насупленный взгляд полный разочарования и произносит:

— Ты не умеешь играть в шахматы.

Вау. Он даже недовольство выказывает точно, как его отец. Взгляд исподлобья, поджатые губы, слегка сморщенный нос. Маленькая копия. Учитывая, что отец, насколько я успела понять, не слишком много времени уделяет сыну, странно, что он перенял у него так много манер. Хотя, вполне возможно они передаются генетически…

Искреннее