Шрифт:
Закладка:
Я не вру маме, я действительно намерена уехать к крестной. Но жить у нее я не собираюсь. Я хочу лишь попросить о помощи ее мужа, который обладает нужными связями. Мне нужны новые документы, ведь с судимостью меня никто не возьмет на нормальную работу. Я очень надеюсь, что у него окажутся знакомые, которые смогут сделать все как надо. Но даже если и нет, даже если мне придется работать уборщицей или кем-то типа того, я лучше буду делать это на другом конце света. Не здесь. Сюда я точно не вернусь.
Вкладываю письмо в конверт и оставляю в шкафчике на кухне, так, чтобы найти его могла лишь мама. Возвращаюсь в спальню, беру рюкзак и уже на пороге разрешаю себе бросить последний взгляд на Вадима.
Он крепко спит, лежа на животе. Его левая рука покоится на той стороне кровати, где совсем недавно лежала я. Он обнимал меня этой рукой так, будто хотел, чтобы я была ближе к нему. Он так обнимал меня, будто действительно хотел, чтобы я была рядом.
Сглатываю болезненный ком и вытираю струящиеся по щекам слезы.
Со временем я все пойму. Я признаюсь себе в том, что он просто использовал меня, умело играя на моих чувствах. Жестоко. Бездушно.
Со временем я научусь его ненавидеть.
Но сейчас я все еще люблю его. Люблю так сильно, что готова закрыть глаза на все: на боль, на обиду, на свой собственный приближающийся конец. Сейчас я хочу остаться, забраться обратно в постель, в его объятья. Позволить ему и дальше манипулировать мной, позволить себе и дальше глупо обманываться. Прожить оставшийся кусочек жизни рядом с любимым.
Меня останавливает лишь понимание, что врать себе и дальше я больше не смогу. Этот маленький кусочек жизни я не смогу прожить счастливо. Эта любовь слишком дорого мне обходиться. Она — как гнойная кровоточащая рана: если ее не прижечь сейчас, резко и больно, совсем скоро меня будет ожидать смерть в муках и сожалениях.
Я закрываю глаза. Зажмуриваюсь крепко-крепко. Боль в моей груди достигает таких объемов, что кажется, могла бы затопить весь город.
Прижимаю руку к груди, туда, где неровно стучит сердце, и, больше не глядя на Вадима, резко разворачиваюсь и ухожу из своего дома.
Я уезжаю. Я сбегаю.
Не знаю точно, от кого я бегу. От Вадима ли, или от себя. Но я совершенно точно уверенна что бегу я от смерти к жизни.
Глава 16
По дороге в исследовательский институт, где раньше работал Матвеев, я пытаюсь завязать диалог и выяснить планы Вадима, но тот выглядит недовольным и отвечает неохотно, будто меня это не касается.
Я не спрашиваю, что вызвало его недовольство, и не строю домыслов в своей голове. Только скрещиваю руки на груди и отворачиваюсь. Мне начинает надоедать его вечное раздражение в мою сторону. Будто это я без приглашения ворвалась в его жизнь и теперь всячески мешаю ему, путаюсь под ногами и приношу одни неприятности. Снова начинаю жалеть о том, что вызвалась помогать, и снова злюсь на себя за проклятый интерес, подталкивающий меня к поиску ответов на загадку о Калидусе.
Подъехав к красивому высокому зданию, сплошь из стекла и хрома, поднимаемся на десятый этаж и попадаем в НИИ Бактериологии.
В коридоре нас уже ждет молодой кудрявый парень в очках — помощник Матвеева. Он суетливо бегает глазами от меня к Вадиму и заметно нервничает при разговоре. Я отчетливо чувствую его волнение, но мне сложно сказать, волнуется он от того, что ему есть, что скрывать, или это простое волнение от общения с представителями власти.
За двадцать минут разговора, мы не выясняем ничего нового. Я не чувствую в парне ничего такого, что могло бы вызвать подозрения. Его эмоциональный фон остается нервно напряженным, пока у Вадима вдруг не звонит телефон и он, извинившись, не отходит в сторону. Только тогда парень заметно расслабляется. Он садится на скамью, поправляет очки и прячет руки в карманы халата. Я сажусь рядом. До этого момента я просто молча стояла и слушала, но сейчас, решаю проявить инициативу.
— Послушайте, Марк. Этот препарат… ven1, вы сказали, что это иммунный препарат для лечения нейроинфекций… Это ведь инфекции, поражающие мозг?.. — Начинаю я, внимательно наблюдая за парнем. Он смотрит на меня сквозь толстые стекла очков и медленно кивает. Напрягается. — Вам не кажется это подозрительным? — Я стараюсь выглядеть непринужденно, мне необходимо расположить парня к себе, но это дается мне нелегко. Он снова начинает нервничать, что, конечно, передается и мне, вызывая противную дрожь внутри.
— Я… э-э… я не знаю. Я ведь просто младший научный сотрудник. Я — никто. Не мне делать какие-либо выводы. Даниил Григорьевич создал множество препаратов. Он многим людям жизни спас. — Затараторил молодой человек. — То, в чем его подозревают… это ужасно.
Я согласно киваю, разглядывая лицо парня. К его беспокойству стремительно просачивается чувство сожаления с некоторой примесью злости, направленной скорее на обстоятельства, чем на какого-то человека. И что-то еще, совсем тонкое, почти неразличимое в ворохе чувств. Что-то очень похожее на сомнение. И что-то очень похожее на осуждение.
— И все же, вам кажется это подозрительным… — Произношу я твердо, глядя парню в глаза. Боковым зрением вижу, что к нам приближается Вадим и быстро добавляю. — Вас ни в чем не обвиняют. Вы не несете ответственности за действия других людей. Просто скажите ваше мнение. Я прошу просто мнение. — Мой голос на последнем слове звучит уже шепотом, я просительно заглядываю парню в глаза, но он не отвечает, лишь медленно качает головой влево вправо. Я напрягаюсь, стараясь прочувствовать как можно подробнее чувства парня, так сильно, что слышу гул в голове, но благодаря этому, понимаю, что его ответ мне уже не нужен. Его все сильнее возрастающее сомнение, страх и сожаление отвечают красноречивее любых слов. Чувства вины не наблюдаю, делаю вывод, что, если парень и подозревает в чем-то своего наставника, сам он, скорее всего, не причастен.
Попрощавшись с парнем, рассказываю Вадиму о том, что парень, я почти уверена, ни в чем не прикрывает коллегу и вообще мало, о чем осведомлен, но о
