* * *

К дому Мещеряковых я возвращаюсь в темноте, босая, насквозь промокшая и продрогшая. Дабы никого не повергнуть в шок своим внешним видом, как воровка, крадусь к запасному выходу, которым по обыкновению пользуется прислуга. По узким дорожкам миную вычурные клумбы и статуи, не к месту установленные скамейки и колючие кусты, но, когда выхожу на знакомую лужайку, где ещё утром отрабатывал приёмы Савицкий, замираю. Мокрые от дождя травинки мягкого газона щекочут пятки. Пронизывающий ветер вынуждает покрепче обхватить себя руками. Прислушиваюсь к тишине и с интересом смотрю в собственное окно, небольшое, тёмное, наглухо зашторенное. Здесь, снаружи, оно кажется таким близким и хорошо просматриваемым, что мне становится не по себе. Уверена, Гера с самого начала видел, как я подглядывала за ним. Конспиратор из меня вышел аховый!

Стыдливо кусаю губы и уже собираюсь продолжить путь, но внезапно в моём окне загорается свет, а за шторой вырисовывается мужской силуэт, статный, грозный. Сердце ухает в пятки, а дурацкое любопытство воздушным шариком раздувается до необъятных объёмов. Осторожно, вымеряя каждый шаг, подхожу ближе. Мне не терпится взглянуть на непрошеного гостя. Кто это — Мещеряков, Савицкий? В нашем доме иных мужчин нет. Но ни тому, ни другому нечего делать в моей спальне… наверно.

Но как бы близко я ни подбиралась к источнику света, рассмотреть визитёра не удаётся. И если поначалу мешает дурацкая штора, то стоит мне отыскать тонкую щель, как свет снова гаснет. Моё неуёмное желание докопаться до истины бьёт по нервам с адской силой, а потому, позабыв об осторожности, бегу в дом. На одном дыхании пролетаю тёмные коридоры и даже не зажмуриваюсь, проходя мимо бассейна. Но сколько бы я ни ускорялась, догнать незваного гостя так и не успеваю. Его следы растворяются в тишине служебного крыла дома, оставляя моё любопытство неутолённым.

Несколько раз пробежав по всем закоулкам и удостоверившись, что кроме меня здесь никого нет, я всё же захожу в комнату и сразу включаю свет. В моём маленьком царстве всё без изменений, и только серебристая балетка — та самая, которую я, как Золушка, обронила в спальне Геры, — аккуратно лежит у порога.

Сомнений не остаётся: это Савицкий нанёс мне ответный визит. Значит, успокоился, пришёл в себя! И сейчас (я судорожно смотрю на часы) наверняка ужинает вместе со всеми.

Не знаю, что на меня находит, но языки пламени пробуждают в душе желание идти напролом: перестать ждать чужой милости и сгибаться под весом людской неприязни, пойти против правил, нарушить запрет Мещерякова и заявиться на ужин.

Стягиваю с себя промокший кусок ткани и не раздумывая надеваю любимые бесформенные джинсы, спортивный топ и цыплячьего цвета футболку оверсайз. Вот она, я! Именно такая — непутёвая, немодная, некрасивая, совершенно не вписывающаяся в местную жизнь! Но сейчас понимаю: становиться другой не хочу, как и не хочу больше прятаться и исподтишка выуживать по крохам информацию. Зачем, когда можно задать любой вопрос в лоб?

Затягиваю шнурки на кедах и вылетаю из комнаты. На ходу подсушиваю волосы и специально не прячу за ними шрам. Если кому неприятно на него смотреть, пусть отворачивается сам!

На всех парах врываюсь в столовую… и понимаю, что снова проиграла: за столом только мама и отчим, и оба с возмущением сверлят меня взглядом.

— Добрый вечер! — Чёртова смелость опять даёт дёру.

— В этом я уже не уверена, — поджимает губки мама. — Что за вид, Тася?

Повожу плечами, притворяясь, что меня нисколько не задевает реакция матери.

— А что не так? — Набрав в лёгкие побольше кислорода, подхожу к столу. Пускай Савицкого здесь нет и мои вопросы заведомо останутся без ответа, но не убегать же теперь, поджав хвост. — Сейчас все так ходят, мам!

— Где ходят? — Родительница раздувает ноздри.

— Не надо, Лиза! — вступает в разговор Вадим. Отложив в сторону приборы, он обхватывает мясистой ладонью изящную мамину, а потом обманчиво мягко смотрит на меня. — Ты решила составить нам компанию, Тася?

— Да… — Под пристальным взглядом отчима я немного робею. — Если можно…

— Разумеется. — На одутловатом лице Мещерякова расцветает улыбка. — Присаживайся, Таисия. Лизонька, попроси Наташу накрыть для дочери.

На мгновение мама не меньше моего зависает, недоуменно выискивая на лице мужа признаки нездоровья, но всё же покорно выполняет просьбу и, промокнув губы салфеткой, встаёт и отправляется на поиски кухарки.

— Я могла и сама положить себе поесть… — Неловко ёрзаю на стуле, но вмиг слетевшая с губ Мещерякова улыбка вынуждает меня замолчать.

— Так, значит, просьба матери для тебя пустой звук? — дождавшись, когда мы останемся наедине, начинает он. Его показная учтивость моментально сменяется привычным безразличием.

— Мне было страшно сидеть в комнате одной! — Выпучив глаза, наблюдаю, как Вадим гоняет по тарелке маслину.

— И что тебя напугало?

— Точнее, кто, — продолжаю разыгрывать испуг. Если уж мне суждено быть изгнанной взашей, то хоть не напрасно. — Я всего на минуту выбежала во двор, а в мою комнату ворвались.

— Даже так? — Отчим приподнимает брови, а я смотрю на его грузную фигуру и отчётливо понимаю: это точно был не он. — Думается мне, тебе просто стало скучно, Тася. Да и кому бы понадобилось врываться к тебе?

— Савицкому.

— Не выдумывай! Гера уехал в город к друзьям.

— У него есть друзья? — Мой наигранный страх сменяется неподдельным удивлением.

— Что в этом такого? — хмурится Мещеряков.

— Он же псих…

Чёрт! Ну вот опять ляпнула, не подумав!

— С чего ты взяла? — Вадим забывает об ужине и даже не слышит маминых шагов. Его дотошный взгляд всецело прикован ко мне, как будто для него имеет значение, что я отвечу…

— Разве это секрет? — Сцепляю в замок руки под столом. — Гера всегда был странным, молчаливым, отрешённым. Да и какой здоровый человек будет жить на чердаке, правда? Или выкидывать из окна мебель? Или дрожать от малейшего прикосновения?

— Довольно! — шипит отчим. — Интересно, когда ты успела, Тася, получить профильное образование, чтобы вот так ставить диагнозы людям?

— Милый… — Мама чувствует неладное и подходит к мужу со спины. Ласково проводит ладонью по его напряжённым плечам, пытаясь успокоить. — Тася в