следов интеллекта у всех участников мероприятия. Потому что обычно никто из них не считает нужным подумать о стерильности. А член у мужчины – образование нежное и всякие грубые вмешательства ему противопоказаны.

Делают это обычно перед дембелем. Тут работает миф, что обладатели подобных украшений якобы становятся половыми гигантами и дамы после контакта с ними о других мужиках даже думать перестают. Естественно, в большинстве случаев после тюнинга хрень эта воспаляется, что ни к чему хорошему не приводит. Вот как сейчас – чудо распухло и болит. Сейчас придется посторонние включения убирать, мазать мазью, делать потом перевязки. А главное – придумать, от чего это. А то ведь товарищи нашего совсем не товарища Карамышева могут нафантазировать что угодно, вплоть до преднамеренного членовредительства. И всем участникам организовать уголовное преследование. Хорошо хоть не расстрел на месте.

– Все понял? – я попытался донести до белобрысого хоть какую-то мораль. На самом деле этот «дурак-с-шарами» оказался просто отдушиной в общем потоки раненых после обстрела. На рядового пришли посмотреть все дамы нашей роты, ржали как не в себя, даже неприступная Тоня. Стресс потихоньку уходил, на измученных лицах появлялись улыбки.

– Все понял, – парень тяжело вздохнул.

Я услышал на улице, как кто-то, Кубарев вроде, начал командовать начинать эвакуацию.

Глава 9

Кстати, мне письмо пришло. Первое за время службы. Самое волнующее, хотелось бы сказать, но ни хрена подобного. Потому что не от Ани, и даже не от матери Панова, а от старинного корефана Давида, князюшки нашего. И хоть подписано оно было «наша дружная семья», мне сразу стало понятно – писал он его один.

Сумбурное немного послание – тут тебе и сожаления по поводу случившегося, имени которому Ашхацава так и не дал, и сразу после этого досада от нового квиновского альбома «Hot Space», который, если бы не полторы годные песни, слова доброго не стоил. Рваные предложения про интернатуру с плачем по поводу нехватки сил и времени. А в конце – вообще ни хрена не понял. Абхаз прямо заявил, что служить мне осталось недолго. Дескать, он замутил одно дело, после которого мы очень скоро совместно сходим попить пивка и чего покрепче в лучших злачных местах столицы.

У меня даже догадок никаких не возникло. Разве что он позвонил в Болгарию, и бабка Ванга сообщила ему точный прогноз. Так и вижу его, постаревшего, кочующего между студиями НТВ и РенТВ, с выражением легкой брезгливости на лице вальяжно рассказывающего эту историю раз за разом в бесконечных ток-шоу. А больше придумать не могу. Хотя Давид мог совершить что-то абсолютно безумное, обязательно приводящее к чувству дискомфорта в области жопы.

Следов вскрытия на конверте не было. Вернее, я не заметил. Ашхацава тайных знаков не оставлял – микрочерточки не рисовал, волосы не клеил, так что внешне конверт выглядел неповрежденным. Может, из Союза корреспонденцию не шерстят? Что там может быть секретное для военнослужащего?

Ладно, освобожусь, напишу ответ из серии «Как тебе служится, с кем тебе дружится». Дождусь письма от Ани, может, она разъяснит, что там затеяло будущее светило отечественной малоинвазивной хирургии. А пока – аккуратно сложил и засунул в карман. Сохраню, первая весточка всё-таки. Надо же, тут людей пачками косят, а там он переживает, что альбом говенный. Не беспокойся, следующий точно будет отличный. Годика через полтора, если мне память не изменяет.

Сегодня со связью не повезло. Гриша устроил неограниченное количество попыток – и все безуспешные. Я позвонил сначала Ане. Никого. Её родителям. Тот же результат. Ашхацаве. Морозову. Да у них там нейтронную бомбу взорвали, что ли? В углу из магнитофона «Весна-202» звучала издевательски точно подходящая к моменту пинкфлойдовская песня со словами «…когда я попытаюсь дозвониться, никого не будет дома». Посмотрев еще раз на трубку, будто что-то от этого изменится, я отдал ее Демичеву.

– Не судьба сегодня, значит, – пожал плечами Гриша. – Будешь счастлив в любви. У вас там девчата теперь, весело. Петушиные бои, наверное, уже начались, а, Пан? – засмеялся он.

* * *

– Студент, ты где шатаешься? – спросил Георгадзе. – Вас отпусти на три минуты, потом сутки не соберешь. Пойдем, прогуляемся.

Он встал с табуретки, кем-то поставленной перед палаткой, и пригладил усы. Если на форму не смотреть, так и кажется, что за углом накрыт стол, на мангале подходят шашлыки, а хозяин встречает запоздалого гостя. Горы есть? Есть. Грузин есть? Есть.

– Что брать? – спросил я, наученный горьким опытом.

– Голову. Ну и ручку. Главный врачебный инструмент. Свидетельства о смерти приходилось заполнять?

– Нет, – ответил я. – Это же обычно в стационарах, а я на скорой.

– Это не страшно, генацвале, сейчас научишься. Ничего сложного, но ошибки всё равно делают, засранцы. А документ строгой отчетности, потом мне мозги ложкой выгребают за них. Так что смотри мне! – вполне серьезно погрозил он. – Напортачишь… Но лучше не надо.

– Так, может, кто умеет, займется этим?

– Это ты. Врач должен всё уметь, хоть немножко. Вот ты роды принимал?

– Было дело, на акушерстве все принимали, без этого зачет…

– Вот! – показал небу указательный палец начальник. – А здесь это умение тебе… только теоретически пригодится. Давай, хватит торговаться, а то до сих пор не знаешь, где у нас морг находится.

Я патанатомию не люблю. И судебку тоже. Вовсе не потому, что трупы вызывают у меня какие-то эмоции. Я вас умоляю. Это у первокурсников случается, они чувствуют себя причастными к божественному, как им кажется, промыслу и, как всякие неофиты, лезут препарировать и вскрывать. Меня бесит въедающийся во всё запах. Упаси боже вас сходить на вскрытие в шерстяном свитере. После этого можете смело отдать его первому встречному бомжу.

Но это у меня так. И ничего не могу с собой поделать. А что, психиатрия – штука заразная, хотя это утверждение и считается лженаучным. У меня, кстати, бзик пока безобидный и никому не мешает. А один коллега у нас всерьез был уверен, что за ним следит трехбуквенная организация. У него имелась разветвленная теория о признаках слежки, которую он рассказывал всем желающим, и он тратил довольно много времени и бензина на то, чтобы оторваться от следующих за ним повсюду машин наружки. А в остальном он был грамотный и хороший специалист.

Местный морг занимал два стандартных сорокафутовых контейнера. То есть получалась общая площадь метров шестьдесят. Тесновато, конечно. Зато аж четыре кондея. Не просто так, подобную роскошь мало кто из простых смертных мог себе здесь позволить. А тут гудят, конденсат не капает даже, а