С. И. Туренин, в свою очередь, мог претендовать только на получение более низкого звания окольничего. Именно в этом качестве выступал когда-то его предок Борис Михайлович Туреня. Он был записан на последнем месте первой части рубрики Оболенских и завершал собой список претендентов на места в Боярской думе. Впоследствии Туренины прогнозируемо служили в окольничих[224].

Выявленная последовательность не была особенностью одной только Дворовой тетради. Расположение имен князей Оболенских в списке князей и детей боярских, «которые в думе не живут», 1542 г. показывает, что отмеченные тенденции проявлялись уже в предшествующее десятилетие. В этом списке «дядья» Иван Большой и Иван Меньшой Лыковы были записаны ниже «племянников», Дмитрия Курлятева и Василия Лопатина. Соответственно, дядя Д. И. Курлятева Никита Хромой в начале 1540-х гг. был боярином, а В. Ф. Лопатин приходился двоюродным племянником Ивану Овчине Телепневу, известному фавориту Елены Глинской[225].

Можно предположить, что служебный принцип старшинства, связанный с представительством в Боярской думе, оформился у Оболенских еще ранее. В уже отмеченной записи свадебного разряда 1526 г. первые места среди них занимали князья Борис Щепин и Петр Репнин. Оба они занимали высокие места благодаря своему близкому родству с членами Боярской думы. В том же 1526 г. боярином был Семен Серебряный Щепин, брат упомянутого Бориса Щепина. Уже говорилось, что боярином был и Иван Репня, отец П. И. Репнина. Куда более родовитые И. Ф. Овчина Телепнев и тем более К.И. и Д. И. Курлятевы к тому времени не имели подобных прецедентов. Курлятевы к тому же долгое время служили в углицком уделе, выпав, таким образом, из придворной лестницы чинов[226].

Подобные закономерности выявляются при анализе других княжеских рубрик Дворовой тетради.

Порядок расположения имен в списке князей Ростовских строился на тех же принципах, что и в разряде новгородского похода 1495 г. И в том и в другом случаях представители этого рода были расписаны в прямой зависимости от их происхождения. Младшая ветвь, породнившаяся в свое время с московской правящей династией, заметно превосходила старшую по своему положению[227]. В некоторых случаях установившееся правило вступало в противоречие с реальными служебными заслугами. В служебном отношении Бахтеяровы и Гвоздевы-Приимковы, из старшей ветви князей Ростовских, преуспели гораздо больше Яновых, выходцев из младшей ветви. Тем не менее все они уступали им в тексте Дворовой тетради. Следует заметить, что в Боярскую думу Ростовские также в основном продвигались по родословному принципу[228].

Традиционное расположение их имен, таким образом, соответствовало порядку выдвижения в Боярскую думу. Иван Юрьев Хохолков приходился родным племянником боярам Александру и Ивану Катырю Андреевичам Хохолковым. Последний был отцом фигурировавшего здесь же Андрея Катырева. Не менее реальными были шансы Григория Темкина, родной брат которого Юрий находился в это время в Боярской думе. Двоюродными братьями этого боярина были князья Яновы. Более скромным был статус Бахтеяровых и Гвоздевых-Приимковых, фамилии которых не имели прецедентов попадания в Боярскую думу[229].

По родословному принципу Ростовские располагались и в посольской записи 1542 г. Семен Звяга Ростовский был на одно поколение младше записанного первым в этой группе Юрия Темкина.

Достаточно традиционной выглядит также рубрика князей Суздальских в Дворовой тетради, содержащая всего три имени. Первое место в ней занимал Иван Андреев Шуйский, вторым был записан Андрей Иванов Ногтев, третьим – Василий Иванов Барбашин. В том же порядке представители этих фамилий фигурировали в разрядной записи 1495 г. о поездке Ивана III в Новгород «миром»[230]. В 1542 г. Петр Шуйский также был записан перед Дмитрием Горбатым.

Порядок упоминания этих имен не совпадал с их служебными достижениями. Если попытаться сравнить послужной список И. А. Шуйского со службами А. И. Ногтева, то сравнение будет не в пользу первого. Представитель Шуйских еще в 1559 г. был стольником, что подчеркивало его молодость и не слишком высокий служебный ранг. А. И. Ногтев, в свою очередь, был воеводой уже в 1548 г. Не случайно в Тысячной книге они принадлежали к разным статьям: А. И. Ногтев ко 2-й, а И. А. Шуйский – к 3-й. Общее превосходство И. А. Шуйского над его однородцами было предопределено его происхождением. Достаточно полно его предки были представлены в Боярской думе. Боярами были его отец Андрей Михайлович Честокол, известный политический деятель времени боярского правления, и дядя, Иван Плетень. В середине XVI в. из этой фамилии боярского чина достигли также Федор Скопин и Петр Шуйские, его троюродные братья[231]. Несомненно, среди своих однородцев именно он был наиболее реальным претендентом на попадание в Боярскую думу.

Рубрика Ярославских в Дворовой тетради является самой обширной. По своей структуре эта рубрика, как и рубрика Оболенских, делится на две части. В первой части, как и в аналогичном списке из посольской записи 1542 г., взаимно чередовались имена двух различных ветвей этого рода: старшей ветви и ветви князей Моложских, в каждой из которых существовала собственная система старшинства[232]. В реконструируемом виде, без учета позднейших приписок и добавлений, порядок перечисления имен здесь можно представить следующим образом. Первые места занимали Иван Васильев Пенков и братья Троекуровы. После них следовали представители Моложских – Прозоровские. Затем вновь шло возвращение к старшей ветви – Андрею Курбскому и Андрею Жере Аленкину, вслед за которыми перечислялись Сицкие, из ветви Моложских. Уже после них очередь переходила к старшей ветви, представителями которой на этот раз выступали Сисеевы и Василий Большой Великого. Замыкали первую часть рубрики Чулковы и братья Юрьевы Ушатые, выходцы из моложского княжеского дома[233].