кулаки, показывая свои эмоции, — и чувствовать тепло. Только просыпалась я всегда одна, она вновь уходила куда-то и не появлялась подолгу, а я все ждала. И, знаешь, что я однажды поняла? — Глаза Юли встретились с моими. — Как это больно любить кого-то. Привязываться, ждать, надеяться, а потом чувствовать себя такой одинокой, что хочется выть. — Она остановилась, закатывая рукав. — Может волк у меня еще и потому, что я привыкла в душе выть от одиночества? — размышляла она.

— Юль.

Она отмахнулась, останавливая меня.

— А потом я ушла во взрослую жизнь. Не знаю, сколько мне было. Четырнадцать? — будто спрашивала меня она. — И, как водится, первая любовь. Закрывалась от нее, не впускала, а все равно просочилась. И угадай, чем все закончилось?

— Каждый проходит через это, — пожала я плечами.

— Ну вот, значит, странная такая, — на ее глазах появились слезы. Впервые я видела, как она плачет, это многое значило. Она говорила правду.

— А потом вторая, третья, и все одно. Не собираюсь больше ни к кому привязываться, — она взяла небольшой камень и зашвырнула его в воду, не зная, куда деть свое стеснение. Ну вот она без панциря, на блюдечке, бери — жуй. Нет брони, в которую заворачивала себя, чтобы казаться круче. Простая соплячка с комплексом, от которого нет спасения.

— Юль, — выдохнула я ее имя. Все слова моментально испарились из головы, оставив меня один на один с языком, которому нечего было сказать.

— Ты расскажешь им? — я видела, через что пришлось пройти ей, чтобы вывернуть душу. Какое я имела право предать ее после такой близости?

— Это не моя тайна, — я прижала ее к себе так сильно, как могла, чувствуя, что хочется выть вместе с ней. Будто ее невыносимая боль перекочевала в мои внутренности, скрутив их жгутом.

У каждого своя боль, порой невыносимая, но я именно сейчас осознала, что это место дано нам для того, чтобы измениться и стать сильнее. Этот дом в лесу стал началом чего-то нового.

Мы вернулись обратно вдвоем, и, надо отдать должное остальным, никто не собирался лезть в душу. Они просто сделали вид, что ничего не произошло, и я чувствовала благодарность, исходящую от Тоннели. И такое, оказывается, бывает.

Мы сидели за столом, каждый поглощенный своими мыслями, и разговор не клеился. Самым верным решением было просто лечь спать, и дать возможность всему новому перевариться.

Глава 21

Я проснулась от того, что кто-то тряс меня за плечо.

— Который час? — недовольно спросила, пытаясь разглядеть, кто же передо мной.

— Ты должна поговорить с ней, — шепнул Валера.

— Что? — по сумраку в комнате я поняла, что на дворе глубокая ночь. Что еще случилось?

— Тами, — шепнул он, — она на веранде, и сейчас нуждается в тебе.

— Почему во мне? — я привстала на локте, чувствуя спиной Тоннелю, которая крепко спала.

— Я уже говорил с ней, но это не дало нужного эффекта. Юля — не лучший собеседник, впрочем, как и Виталик.

Я вздохнула и села на кровати, нашаривая обувь. Нашли психолога, отродясь не была тем, с кем разговаривают по душам. Но, если на меня возложили такую миссию, то пусть так и будет.

— До утра не подождет?

— Она одна во всех смыслах, и я вижу, как вина ее поглощает.

Проведя по волосам и зевнув, я напялила куртку и вышла. Озноб сразу пробрал меня, но спустя минуту я пришла в себя, словно включив подогрев. Лиса оказалась очень значимым качеством.

— Присяду? — спросила я, и она кивнула, быстро смахивая слезы с лица. — Не спится?

— Разбудила?

— Нет, что ты, сама проснулась непонятно почему, — соврала я. — А ты что здесь?

— Я завтра уеду.

Переварив сказанное, я ответила.

— Не можешь больше выносить Тоннелю? — усмехнулась я, понимая, что причина в другом.

— Не хочу мешать.

— И как же ты нам мешаешь?

— Это не мое место, Лия. Оно принадлежит другой!

Так и знала, что все дело в этом. Она вбила себе в голову, что здесь должна быть Мари, что она занимает ее место.

— Тами, — я встала и подвинула кресло, чтобы быть ближе. — Если, тот, кто наверху, дал возможность тебе остаться здесь, это что-то значит. Ты могла оказаться там, но не оказалась. Сколько случаев, в которых люди опаздывают на самолет, и он падает. Поначалу им кажется, что они неудачники, но по факту выходит наоборот. Ты просто не должна была быть там, вот и все. Я не знаю, кто отмеряет наше время, но время Мари вышло. Если бы она не пошла туда, что-то произошло бы с ней в другом месте, — повторила я слова Валеры.

— Я не верю в судьбу.

— И ей это необязательно, она все равно сделает так, как предначертано.

— И ты смирилась со смертью жениха?

Я закусила губу. Раньше бы обязательно расплакалась от боли и обиды, а теперь перенесла более стойко, словно корка покрыла мою рану.

— Думаешь, надо жить болью? Тогда зачем вообще жить? Я не призываю забыть человека, он жив, пока жива память о нем, но винить себя в том, что от тебя не зависит — бессмысленно! У тебя остались родители, каково им? Самое большое горе родителям хоронить своих детей! Но у них еще есть ты, и тебе придется, черт возьми, взять на себя ответственность, но не за гибель сестры, а за то, что теперь одна отвечаешь за них.

Я замолчала, чувствуя, что вот, наконец, выговорилась. Я не хотела ее отчитывать, но получилось так, как получилось.

— Думаешь, она была бы счастлива, зная, как ты поедом ешь себя из-за случившегося? Нет, нет и еще раз нет! Ты бы желала такую участь Мари?

Она покачала головой.

— Тогда с чего взяла, что имеешь право так поступать по отношению к себе и близким? Живи! Назло всему живи и стань счастливой, ведь твоей вины здесь нет! Я говорю это потому, что так думаю, а не ради какой-то выгоды.

— Это место подтверждает мои догадки, вот, видишь, — она закатала рукав, показывая, что ее тотем никак не коснулся.

— Потому что ты не пускаешь его, — парировала я, — ты убеждена, что он не твой и закрылась. Уверена, как только перестанешь так думать, что-то обязательно произойдет, я обещаю.

Как могла я обещать ей то, чего не знала? Но когда у нас есть поддержка и вера других людей, все получается, отчего было не дать ей эту опору. Теперь я сказала все.

— Скоро рассвет, — посмотрела я на подкрашивающееся небо. — Идешь внутрь?

— Еще немного посижу.

— Как знаешь, —