— Что это вы так расстроились? — неожиданно мягко продолжил он. — Из-за двойки? Ну… напрасно. Приходите завтра с первой группой. Я уверен на этот раз вы сумеете собраться…

Артём что-то быстро сказал ему.

— Ах, вот оно что, — пробормотал Змеев. — Сочувствую…

И вдруг решительно направился в сторону выпускающей кафедры.

Нас нагнал Евген, и мальчишки потащили меня прочь с факультета. Оказавшись у меня дома, Женька повёл себя странно. Он стал бродить по квартире и всё рассматривать.

— Я ведь тут ни разу не был, — ответил он на мой немой вопрос. — Ты всегда так рвалась сюда. А меня Галицын в друзьях не числил…

Потом мы пили чай, и Женька с восторгом рассказывал нам про Париж и свои похождения. Мы с Артёмом веселились. Ну, по крайней мере, мне так казалось.

— Хочешь, я помогу тебе составить исковое заявление в суд? — спросил вдруг Корнеев. — Эта жаба должна ответить!

— Эта жаба — дочка моего профессора, — пробормотала я.

— Надо же, — растерянно протянул Евген. — Не повезло тебе.

В дверь позвонили, и Артём пошёл открывать. Некоторое время в прихожей продолжался какой-то разговор. Потом к нам пришла Лариса. Женька вскочил и принялся пожимать ей ручку и сыпать комплиментами. Что-то там с ним такое сделали в Европах… Его школьный снобизм переплавился в подчёркнутую сердечность. Лариска краснела и смущалась. Я продолжала прислушиваться к разговору в прихожей.

— С кем ты пришла? — спросила наконец я.

— Там Юрка, — чуть помедлив, сообщила Лариса.

Я вскочила и пошла туда. Но успела только к финальной сцене, которая состояла в выбрасывании на лестничную площадку Юркиных вещей.

— Ещё раз увижу тебя здесь, шкуру спущу! — громко сказал Артём и шумно захлопнул дверь. Потом он посмотрел на меня. — Пошли, Полька!

Когда мы вернулись к столу, Артём взглянул на Ларису и потребовал, чтобы она рассказывала, что там было в университете.

— По-моему, Змеев за тебя заступился, — сказала мне Лариса. — Когда он зашёл на кафедру, там стали так… громко разговаривать. А Юрка… Артём, ты его зря прогнал. Ему итак плохо…

— Сам виноват, — упрямо сказал Артём. — Нечего было вести себя так по-дурацки!

Я вдруг почувствовала ужасную усталость и вспомнила, что так и не добралась до компьютера в библиотеке. Я ведь хотела посмотреть, что ответил Соло Хан на моё сердитое письмо.

Завизжал мой мобильник.

— Выйди, пожалуйста, — попросил Юрка. — Надо поговорить.

Я поднялась.

— К нему? — хмуро спросил Артём.

Я медленно кивнула.

— Зря, — сказал Суворин, а Лариска одёрнула его и что-то сердито зашептала.

Я накинула шаль и вышла на лестничную клетку. Юрка сидел на подоконнике между нашим и седьмым этажом и курил, глядя в окно. Он поздоровался и сказал, что всё-таки хочет отдать мне деньги.

— Я знаю, мои лекарства очень дорогие. И вообще…

Я долго, очень долго смотрела на него. Ну вот и всё, Юрка-Юрочка, крутилось в голове.

— Не парься, — сказала я, наконец. — Всё было бесплатно. Иди домой. Там тебя ждут.

— Что? — тут же откликнулся он. — Смена караула?

Едва не задохнувшись, я изо всей силы приложила ему по физиономии и чуть не растянулась на лестнице, с сумасшедшей скоростью кинувшись к двери. Мальчишки и Лариса с трудом привели меня в нормальное состояние. И всё равно, отправляясь вечером к своим кошкам, я чувствовала себя так, будто настал конец света.

На следующий день Змеев не сделал мне никакой поблажки. Он держался по-прежнему презрительно и по-прежнему тянул своё высокомерное «ну, пусть». Я совсем отчаялась, когда его дополнительные вопросы перевалили за десяток. Но он неожиданно заткнулся, что-то начертал у меня в зачётке, потом в хвостовке и махнул рукой.

— Вы свободны, Гаймуратова!

Я отнесла листок в деканат. Лена Моисеевна взглянула на меня с каким-то странным выражением.

— У вас всё в порядке, Полиночка?

Я раскрыла зачётку. Там красовался жирный «отл».

— Кажется, да, — с неимоверным удивлением выдавила я.

— Вот и славно, — сказала замдекана и отпустила меня.

Я заглянула на выпускающую кафедру и передала секретарю заявление о выходе из научного проекта. Пока Настя регистрировала его, в предбанник вышел Георгий Александрович.

— Здравствуйте, Полина Александровна, — сказал он. — Не могли бы вы уделить мне время?

Я кивнула. Он взял у Насти моё заявление, быстро пробежал его глазами.

— Так, — сказал он озадаченно. — Так…

Потом Юркин папаша сделал широкий жест, распахивая дверь своего кабинета.

— Прошу вас, Гаймуратова!

Взгляд его стал цепким и колючим.

Я вошла и огляделась. В этом кабинете я бывала часто с тех пор как занялась биоинформатикой. Старик живо интересовался моими исследованиями. С его подачи в самый первый раз моя работа была опубликована в межвузовском сборнике, сначала в отечественном, а потом перепечатана аналогичными европейским и штатовским периодическими изданиями. Стены этого кабинета были отделаны обоями под старинный гобелен. На массивном очень старом, ещё деревянном столе кроме компьютера я не заметила ни одной вещи. Зато журнальный столик у окна и полки в простенке ломились от коробок с образцами и топорщились многочисленными бумагами. В общем, было понятно, где на самом деле находилось рабочее место профессора Маркова.

— Присаживайтесь, — разрешил старик и ушёл к большому столу.

Я поискала стул, более или менее свободный от книг и бумаг. Один такой обнаружился под самым подоконником. Я подошла, чтобы взять его и перенести поближе к столу. На подоконнике за прозрачной гардиной кто-то был. Кто-то, буквально окликнувший меня неслышным шёпотом. Непроизвольно порывистым движением я отодвинула гардину и увидела самый великолепный фаленопсис, который когда-либо попадался мне за всю мою жизнь. Это был очень изящный кустик, сидевший в растрёпанном горшке из цельного соснового пенька. И был он такой благородной формы и так густо покрыт бело-розовыми некрупными цветками, что у меня просто дух захватило. По-моему, это было существо, в котором жила живая душа.

На взлёте эмоций я развернулась к старику.

— Она просто «Снежная Красавица», правда же? — выпалила я первое, что пришло в голову, и осеклась.

Профессор выглядел нехорошо. Он привстал со своего стула и протягивал ко мне руку предостерегающим жестом. Даже лицо у него было перекошено… страхом что ли… Встретившись со мной взглядом, он медленно осел на место, сложил руки перед собой. Во взгляде появилось что-то благоговейное.

— Вы вспомнили Каверинскую сказку, Полина… Александровна? — он сказал это скорее с утверждением, чем с вопросом.

— Ну да. «Лёгкие шаги», — подтвердила я.

Я ещё раз полюбовалась на орхидею, вернула гардину на место и потащила неподъёмный стул ближе к столу. Необъяснимым образом тяжесть, давившая на меня со вчерашнего дня,