Шрифт:
Закладка:
– Вот ведь членосос!
– И я такая, – говорила я, – сижу и вспоминаю тот долгий уик-энд, который провела, бесконечно хватаясь за телефон. Как тридцать раз расхаживала туда-сюда по своей квартире, думая, что на тридцать первый Бескрайнее Небо мне ответит. Он потянулся за захватанной банкой коктейльных вишенок и сказал: «Мне следовало бы давать тебе по одной. А я вот такой, отдаю тебе всю эту проклятую банку целиком».
– Биг-Скай был пьян?
– Да, но не как сволочь.
Элис сказала, что в точности понимает, что я имела в виду и какого типа мужчиной он был. Я зашла в магазин и вынесла нам еще по пиву. Потом надо будет доложить денег в кассу. Это обошлось бы в часовую оплату, но мне было плевать. Когда я вернулась, Элис сидела, откинувшись на спинку стула. Ее поза – зажмуренные, но подставленные солнцу глаза, длинная золотистая шея – была бы как нельзя более уместна на какой-нибудь яхте.
– Спасибо, – поблагодарила Элис, принимая пиво. – Пожалуйста, продолжи историю. Прервалась на самом интересном месте.
– Мы целовались, – сказала я, – прямо там, в баре, в который Биг-Скай постоянно ходил. Бартендер ушел в другой конец стойки. Я прильнула к Бескрайнему Небу, легко положила руки ему на бедра. Он оставил сотку чаевых на сорокадолларовый счет. Я ненавидела себя за то, что это произвело на меня впечатление. Мы вышли на улицу, и Бескрайнее Небо впечатал меня в кирпичную стену, а я обхватила ногами его талию, и мы снова целовались. По дороге к моему дому какая-то машина сигналила, когда мы переходили Бродвей. Мы рассмеялись в ответ, когда она пронеслась мимо, зная, что, кем бы ни был ее водитель, он рад быть живым меньше, чем мы. Мы держались за руки, и я кайфовала. Думала: я всегда буду помнить, какой это прекрасный момент. Всегда буду за него благодарна.
– И что, благодарна?
Я улыбнулась и помотала головой. От воспоминаний подкатывали слезы.
– Похоже, твой Биг-Скай был тот еще прохвост. Я тоже люблю прохвостов. Расскажи мне остальное. Мне надо еще сигарету.
– У меня дома мы занялись оральными ласками. Облизали друг друга с ног до головы. Целовались, как животные. Врéзались в мою дурацкую полку со спиртным, она зашаталась, и я заметила на ней «Реми Мартен». Эта бутылка принадлежала моим родителям, и я никогда не прикасалась к ней и не позволяла никому другому ее касаться. Но в ближайшем будущем я позволила бы Бескрайнему Небу ее выпить. Мы не трахались, он только целовал меня внизу, и я симулировала оргазм, потому что была влюблена. Потом мы вместе попрактиковали несколько поз из йоги, собаку мордой вниз, которая перешла сначала в позу ворона, потом в чатурангу, и тут у Биг-Ская зазвонил сотовый. Он тяжело дышал, но как-то сумел выровнять дыхание: «Привет, золотко. Ага, нет, не заморачивайся. Я принесу домой пиццу. Ага, уже еду. Хорошо, люблю тебя». Бескрайнее Небо улыбался, словно ничего не случилось. Он был не то чтобы жесток, но под хмельком, и этот момент не требовал от нас ни отчуждения, ни признания. Я последовала его примеру. Мы еще кое над чем посмеялись, и Бескрайнее Небо сказал: «Ну…» А я сказала: «Пока». И он сказал: «Не напрягайся, девочка. Я поехал».
– Жена, значит, – проговорила Элис, словно это был важнейший персонаж, которого мы забыли включить в свою игру по завоеванию банкира.
– А что такое? – спросила я, стараясь, чтобы мой голос звучал нейтрально, гадая, на чьей Элис стороне: жен или противоположной.
– Она дома, выбрасывает отработанные кофейные фильтры, оставшиеся с утра. Она слишком устала, чтобы вставать к плите, и ни на секунду не задумывается о том, что ее муж сейчас зависает в позе ворона в квартире какой-то потаскухи.
– Ты меня осуждаешь, – сказала я.
– Нет, конечно. Мораль никому не интересна. Я только дивлюсь идиотизму доверия. Я никогда не верю мужику, которого люблю. Более того, если я все-таки верю, это значит, что я недостаточно его люблю. И мужчине не следует мне доверять. Пожалуйста, продолжай. Я увлечена. Я все время перебиваю, потому что я чертовски увлечена.
– Десять минут спустя мое сердце все еще колотилось, а мой коврик был все еще на четверть задран на стену, когда от Биг-Ская пришел имейл. Сладких снов.
– Ублюдок! Чтоб они все сдохли!
– Я была так счастлива! Потому что он оставил на моем диване свою кепку «Метс» и наушники. Я легла спать без снотворного, с незадернутыми шторами и смотрела на луну. Я была так счастлива.
– Странно думать о том, что где-то есть на свете славный парень, который готов читать нам Пушкина, ставить музыку и даже целый месяц не трахаться.
Элис допила свое пиво и выбросила окурок в банку. Встала, и я прикинула ее рост. Должно быть, 176–177 сантиметров. Мать Элис была высокой. Моя – нет.
– Я прихожу сюда обедать после занятий пару раз в неделю, – сказала Элис. – Ты будешь здесь завтра? Я бы с удовольствием послушала остальное.
Я старалась, чтобы мой голос звучал небрежно, говоря, что я работаю каждый день. Потом смотрела, как она садилась в машину. Это был светло-зеленый «Приус». Было так приятно поговорить с ней! Я видела руку Элис с сигаретой, выставленную в окно, пока она выезжала на бульвар. Пурпурная бугенвиллея вдоль изгородей выцвела под солнцем до белизны. Счастье этой женщины не было трудным. Она была человеком, которому никогда не приходилось принимать давно назревших решений. Элис все подавали на блюдечке. Она трахала только мужчин с чистыми даже на ощупь членами.
Одна из лучших черт детства – отсутствие выбора. Родители принимают за тебя решения, в которых ты должна жить. А еще лучше отсутствия выбора – отсутствие осознанности. Ты не имеешь представления обо всех неверных решениях, которые могли бы тебя искалечить. Сверни на левую дорогу – и никогда не попадешь под машину, которая убьет тебя, если ты свернешь на правую.
Последний раз, когда я еще не знала, что такое выбор, был в горах Поконо. На дворе стоял 1989 год, и мне почти исполнилось одиннадцать. Я помню все до единого дни до того, в который моя жизнь кончилась. Я помню все хот-доги и каждый закат. У нас был треугольный дом из канадского кедра на незастроенном участке. Со-Крик-Эстейтс. Слово «эстейт». Эти уродливые маленькие домики для летних каникул и катания на лыжах, линолеум и ковровое
