В условиях немецкой оккупации

Есть многочисленные свидетельства очевидцев о немецкой оккупации Пушкина, собранные в Советском Союзе после войны285; эти сведения дополняются «Дневником коллаборантки» Лидии Осиповой (псевдоним Олимпиады Поляковой), написанным на русском языке, но подготовленным к печати в Германии после войны286. Осипова и ее муж принадлежали к русской интеллигенции и относились к большевистскому режиму враждебно. Поскольку немцев они ждали как освободителей, у них был иной взгляд на происходящее, нежели у других советских людей – свидетелей оккупации. Сопоставляя различные воспоминания, мы можем детально описать ситуацию непосредственно перед приходом немецких войск и после него.

В конце августа жители Пушкина все сильнее ощущали приближение фронта. Однако точной информации у них не было. Эвакуация женщин и детей была сорвана – отчасти из‐за недостатка транспортных средств. 27 августа Осипова записала в своем дневнике, что матери с детьми уже пять дней сидели на вокзале без пропитания: уехать из города они не могли, а вернуться в свои дома им не разрешали287. Часть жителей пряталась в подвалах или быстро выкопанных щелях-укрытиях. Немецкие бомбардировщики сначала бомбили местный аэродром, затем стали совершать налеты на район вокруг вокзала и на железнодорожную линию между Пушкином и Павловском. Осипова сообщает о нескольких сотнях убитых среди гражданского населения288. После 13 сентября Пушкин подвергался постоянному обстрелу немецкой артиллерии и налетам люфтваффе. Даже во время короткого пути между Екатерининским дворцом и службами сотрудникам музея часто приходилось искать себе укрытие. Один снаряд попал в торцевую стену Екатерининского дворца и разрушил две комнаты в бельэтаже: малую столовую и кабинет Александра I289. Часть жителей города спасалась в подвалах дворца. И Осипова, и Лемус рассказывают об одном эпизоде, который показывает, в каком отчаянии были эти люди: когда распространился слух, что остававшиеся в Пушкине партийные и государственные функционеры собираются скрыться, а перед этим взорвать дворец, среди них началась паника, они хотели выйти из подвала, но милиция не позволила им этого сделать. Свидетельницы интерпретировали произошедшее по-разному: Осипова увидела в этом характерное проявление недоверия народа к начальству290, а Лемус упомянула об этом случае, чтобы объяснить, почему она и ее коллеги, покидая город, упустили время и не смогли, как им было приказано, выехать в Ленинград на последних машинах: они пытались сначала успокоить людей. Только 16 сентября они отправились в путь пешком. В эти дни жители Пушкина видели отступление советских войск. Солдаты шли в сторону Ленинграда небольшими группами; некоторые из них несли раненых и просили еды. Воспоминания о ситуации накануне прихода немецких войск расходятся. Одни говорят о непрерывном обстреле, другие – о зловещей тишине; то мы читаем о дисциплинированном поведении граждан, то о всеобщих попытках запастись продовольствием291.

По некоторым оценкам, в оккупированном Пушкине остались 20 000 человек, в том числе те, кто был тесно связан с музеями, как, например, архитектор и художник Всеволод Иванович Яковлев (1884–1950), который с Октябрьской революции до своего ареста в 1931 году был главным хранителем Екатерининского дворца292. Остался в Пушкине и Иван Дмитриевич Ермошин (1886–1968), инженер и архитектор. Как и Яковлев, он был крестьянского происхождения, сначала работал прорабом на стройках, затем в 1920‐е годы получил образование техника, инженера, но главное – архитектора. 30 марта 1931 года Ермошин стал инженером, отвечавшим за реставрацию дворцов-музеев и павильонов Пушкина и Павловска, которые в то время административно составляли единое целое. В преддверии немецкой оккупации он сыграл важнейшую роль в закапывании парковых скульптур293. Не эвакуировалась из Пушкина и сотрудница дирекции музеев А. А. Александрова (род. в 1898 году). Эти три имени упоминаются здесь прежде всего потому, что их история доказывает: вопреки утверждениям, обычно встречающимся в воспоминаниях музейных работников, не все сотрудники были эвакуированы. Остается неясным, какую роль в этом сыграл случай; возможно, эти три человека были беспартийными и потому считались менее политически благонадежными; а может быть, им в силу знания немецкого языка даже было приказано остаться, чтобы помогать советской разведке.

Согласно журналам боевых действий немецких частей, прямое наступление на Пушкин и Павловск началось 15 сентября 1941 года, а 17 сентября 2‐й полк полицейских стрелков полицейской дивизии СС в составе 50‐го армейского корпуса вошел в Пушкин, где ему было приказано занять оборону. Так как решение не штурмовать Ленинград уже было принято, наступление в общем и целом остановилось и линия фронта стабилизировалась вплоть до зимнего наступления Красной армии 1943–1944 годов294. Поскольку фронт проходил на расстоянии 1–3 километра к северу от окраины Пушкина, дворцы и парки все время находились в непосредственной близости от зоны боевых действий и постоянно подвергались обстрелам.

Местные жители в своих воспоминаниях о периоде оккупации единогласно сообщали, что вступление вермахта в Пушкин не представляло собой ничего зрелищного. Советские войска отступили, позволив немецким частям без боя занять город. В Пушкин медленно въехали солдаты на мотоциклах и убедились, что очагов сопротивления нет. Светлана Беляева, дочь писателя А. Р. Беляева, рассказывает о том, как она с семьей сидела в щели-укрытии и ждала, пока не появились немецкие солдаты. Те искали красноармейцев и, не найдя их, отправили людей обратно по домам295. Осипова в записи от 19 сентября описывает сцену, свидетельствующую о неуверенности с обеих сторон:

Свершилось. ПРИШЛИ НЕМЦЫ! Сначала было трудно поверить. Вылезли мы из щели и видим – идут два настоящих немецких солдата. Все бросились к ним. У одного в руке лопнувшее куриное яйцо и он очень боится разбить его окончательно. Несет на ладони. Бабы немедленно нырнули в щель и принесли немцам конфеты, кусочки сахара, белые сухари. Все свои сокровища, которые сами не решались есть. А вот солдатам принесли. Немцы, по-видимому, были очень растеряны. Но никакой агрессии не проявляли. Спросили, где бы умыться. Мы отвели их к нашему пруду. <…> Немцы по интонациям и мимике поняли, что им симпатизируют, и немного поручнели. Ненормально обрадовались шутке. Когда мы шли от пруда, я указала им на стекла, покрывающие двор, и сказала: это ваша работа. Смеялись дольше, чем заслуживала шутка. Разрядилось какое-то напряжение. Что они нас опасаются? Никакого воинственного впечатления эти немцы не произвели296.

Фотографии, сделанные корреспондентами СС сразу после вступления в Пушкин, подтверждают описанное выше настроение: недоумение, смешанное с любопытством с обеих сторон, молодые солдаты разговаривают с пожилыми гражданскими.

Ситуация изменилась в течение нескольких дней. Даже Осипова вскоре поняла, что немцы пришли не как