Когда всё закончилось, мой товарищ стащил с меня труп того солдата. Один из наших всадил ему нож в спину, пока он боролся со мной. Его бездыханное тело лежало на мне, придавив к земле. Меня оттащили в блиндаж. Уложили и перевязали. Очухался я позже. Меня рвало, голова кружилась, о том, чтобы самостоятельно встать не могло быть и речи.

После того боя нас отвели на отдых. Командованию пришлось это сделать. Из нашего взвода в пятьдесят человек в живых осталось восемь. То ли самые везучие, то ли лучше подготовленные. В остальных взводах картина была примерно такая же. Две недели я провалялся на койке. В тылу. В полевом госпитале. Меня постоянно навещал товарищ. Рассказывал новости, сообщал о положении дел… Но чаще просто сидел рядом с моей кроватью и молчал. Мне тоже не хотелось говорить. Я устал. Те недели, проведённые на передовой, в постоянном стрессе и страхе за свою жизнь, в грязи и в окружении опасности, не давали времени на размышления. Мы, оказавшись там, превратились в механизмы, выполняющие две функции — убить и не быть убитым. Отключили мозг, направив всю энергию только на это. Выживание. Теперь мы приходили в себя, возвращались.

Однажды я проснулся, а он сидел рядом и листал какую-то книгу. Я пошевелился, и он посмотрел на меня. Глаза. В них ничего не было. Пустота. Как у тех, кого мы встретили в день нашей высадки… Говорить было не о чем.

Я был измотан, увидел, что такое война, своими глазами. Признаюсь, те мои размышления и побуждения, заставившие прийти сюда, немного померкли. Стали стираться. Стреляя в людей, я всё реже и реже думал о политике. Нажимая на спусковой крючок, поражал цель, а не идеологического противника. Перестал испытывать ненависть к врагу. Видел, как гибнут мои товарищи, но удивительное дело, это приводило лишь к опустошённости, а не мстительности. Стал замечать, что мне жаль, тех кто нам противостоит. Созданный «Сопротивлением» образ врага — жестокого, бесчеловечного, беспринципного, рассеивался, когда я смотрел на мёртвых людей, убитых мною — они были так похожи на нас… А в глазах живых… я видел ту же пустоту и усталость…

Как-то раз, разглядывая вражеские позиции в снайперский прицел, я увидел сидящего солдата Метрополии, он прислонился к полуразрушенной стене дома и ел свой паёк, орудуя ножом вместо вилки. Спокойное, умиротворённое лицо… Я не смог выстрелить…

— Почему?

— Не знаю.

— А другие?

— Возможно… Шла война…

Янис молчит. Я не тороплю его. Жду.

— Вскоре я поправился, хотя головные боли ещё долго преследовали меня. У командования на нас были планы. Наша бригада практически перестала существовать, оставшихся распределили по разным частям. Меня и моего друга направили в один из отрядов, действующих в тылу войск Метрополии. Они понесли потери в последнем рейде. Им требовались люди. В группе было двенадцать человек, вместе с нами стало четырнадцать. Сплошь “ветераны” — опытные, идейные. Хотя старшему не было и тридцати. Давно друг друга знают, давно воюют вместе, не только на Новом Пекине. Много где побывали.

Мы пересекли линию фронта, ночью, пройдя несколько километров, по колено проваливаясь в речной ил, вдоль реки. Дальше наш путь лежал через горы. Отряд проделывал это уже не раз, и всё прошло гладко. Наша цель — штаб 102 полка Метрополии, известного своей жестокостью и расправами над мирным населением. Разведка знала, где он располагается. «Нанесём им визит» — весело сказал наш командир. Остальные кровожадно ухмыльнулись. Тогда я увидел другую сторону «Сопротивления».

Александр Борроу

— Я питаю огромную любовь к своей родине. Люблю Эссен всем сердцем. Это не просто пустые слова политика, которому необходимы голоса избирателей — сейчас-то уж точно они мне не нужны. Это моё воспитание. И жизненные принципы. Благополучие народа — в этом цель и единственное моё желание. Я считал, что мы этого достойны. Как и любая нация. Упорный труд многих поколений, самодостаточность, гибкость, позволили нашей планете занять своё место в истории. А крепкие связи с Метрополией давали нашей экономике возможность обеспечивать граждан всем самым современным и необходимым. По экономическому развитию, культурным связям и интеграции в жизнь внутренних миров Метрополии, Эссен далеко превосходил прочие колонии. Мы не были изгоями, как некоторые. Не закрывались от остального мира и не чувствовали себя людьми второго сорта.

Первая волна колонистов, прибывших сюда, состояла в основном из выходцев с Центральной Европы, с Земли. Они не были искателями приключений и не бежали, как многие, от нищеты и перенаселённости. Не мечтали о лучшей жизни и не прельстились богатствами не освоенной человеком планеты. Это произошло после бума колонизации. Когда страсти по поводу заселения и освоения вновь открытых миров, поутихли. Когда выяснилось, что человечество не столь многочисленно, как казалось и темпы обнаружения новых пригодных для жизни планет, обгоняли количество желающих на них поселиться.

Эти люди оставили Землю, так же легко, как мы порой меняем свой дом, на другой, только потому, что в семье произошло пополнение и старый уже мал или потому что новый район удалён от центра и там тише и спокойнее, меньше суеты. С тех пор прошло много времени, но те люди основали и дали жизнь целой нации, впитавшей их особенности и культуру. Спокойствие, трудолюбие, открытость и готовность к переменам — вот что заложили в нас наши предки. Вот кем мы были… Ещё совсем недавно…

Если бы вы посетили Эссен лет пятнадцать назад и встретились со мной, провели вечер в моём старом доме и послушали бы рассказы о наших проблемах… Боже, проблемы! Сейчас это смешно…В общем, я бы надоел вам со своими проектами и заговорил бы вас до смерти, перечисляя необходимые реформы, требующиеся нашему обществу. Тогда это казалось важным. Мы не понимали, что у нас есть всё необходимое. И не представляли, во всяком случае я, что не всё нужно менять. Что не всегда изменения приносят пользу. Но Эссен изменился, нашими стараниями. Попади вы к нам вновь, но уже шесть лет назад, вы бы очутились в другом обществе, среди других людей, на другой планете.

Когда Самуэль поручил мне встретиться с тем человеком, торговцем оружием, передо мной будто исчез оптический фильтр, мешающий разглядеть реальность. Мои глаза открылись, а разум стал замечать, истинную картину происходящего. Знаете, будто очнулся ото сна, медленно и постепенно. Пробуждение не было похоже на вспышку — шок, трепет… Нет. Не так ярко и больно. Будто пытаешься восстановить в памяти подробности ночных снов, казалось бы, не связанных,