Когда на пути через полдня блуждания встретилась очередная развилка, мы поняли, что вновь никуда не пришли, и расстроились.

Хотя чего расстраиваться? Ну не пройдём, ну отлучат нас от дальнейших притязаний на Ияра. В то, что нас могут навсегда оставить в лабиринте, не верилось. Но всё равно тревожно и на душе скребут кошки.

Солнце стало ещё агрессивнее кусать за щеки и нос. Я приложила ладонь ко лбу и прищурилась: если дело не сдвинется с мертвой точки, то до заката мы просто не доживём. Оторвала от подола две длинные полосы, одну, широкую, поделила, и мы её повязали на головы, а от второй стала отрывать мелкие кусочки и бросать позади себя. Некоторое время радовалась своей находчивости, ведь «хлебные крошки» – это понимание того, что ты хотя бы не ходишь по кругу. Но когда Лум наткнулась на один синий лоскут, я взвыла от досады. У нас пропало желание двигаться. Лум сползла по стене, подтянула ноги к груди. Опустошение – вот что это было. И понимание, что бег по кругу ни к чему не приведёт.

Я была с ней согласна. Хотелось прилечь и закрыть глаза. Я присела рядом, опираясь на стену. Плечом к плечу. Никогда не страдала клаустрофобией, но в какой-то момент поймала себя на мысли, что стен слишком много: они давят, нависают низко, и я задыхаюсь.

Может, выход и правда найдёт только тот, кого ведёт истинная любовь? Кто верит в свою уникальность и готов отдать всё, чтобы быть с Ияром. Я себя к таким не причисляла и теперь должна буду тут сдохнуть. И зачем я согласилась? Найра же сразу сказала, что есть шанс умереть. А я, наивная дурочка, думала, что она преувеличивает. И теперь никому не смогу помочь: ни себе, ни Лум, ни Лоре, ни даже Кексу. Надеюсь, эта своевольная кошачья рожа смогла устроиться и найти себе уголок. Мышей и другой живности во дворцах хватает. Ну или найдёт того, кто сможет о нём позаботиться. Горькая усмешка: кот был слишком горделив, чтобы любить кого-то ещё. Даже Лоре не давался в руки, исчезал, как только в гостях появлялись чужие.

Он был предан мне за то, что котенком подобрала его с улицы. Вспомнила, как пыталась его пристроить, и улыбнулась. Кот был настроен агрессивно. Одной подруге расцарапал руки до крови, другой нагадил в туфлю, пока мы пили чай. От третьей сбежал и неведомым образом пришёл ко мне, лежал под дверью и жалобно мяукал, словно жалуясь на мою тупость. Порой мне казалось, что он меня понимает. Наверное, поэтому я стала вести с ним задушевные беседы. Ну, по крайней мере, слушал он внимательно.

Вот и сейчас, ведя внутренний диалог и прося прощения у кота, я услышала его мяуканье. Такое родное, что в груди сдавило от тоски.

Мяуканье повторилось уже громче и противнее, и я распахнула глаза. Солнце клонилось к горизонту, неуловимо надвигалась ночь. Невозможно, но, как оказалось, мы с Лум уснули. Моргнула, сгоняя перед лицом чёрных мошек, и не поверила себе, когда в паре шагов действительно увидела кота. Сидит как ни в чем не бывало в конце дорожки, поднял заднюю лапу и не спеша нализывается, а рожа такая хитрая, словно успел где-то напакостить. Надеюсь, не в тапки Ияра, а то с него станется... Хотя я бы была не против. Злости на горе-правителя не хватало: как можно подвергать девушек такой опасности?!

– Кекс? – глухо позвала я. Горло саднило, потрескавшиеся губы расползлись в стороны – хотелось улыбнуться, но, кажется, получился оскал и кот шарахнулся в сторону. Тут же опомнился и затянул своё «мяу» протяжнее, а после, задрав хвост трубой, затрусил по дорожке.

– Кекс, постой!

Я подорвалась с места так быстро, что слетел сандаль, а голова пошла кругом. Мелкие камушки оцарапали ногу и вгрызлись в пятку. Не обращая внимания на боль, я рванула за котом, но тут же вспомнила про Лум, которая, кажется, потеряла сознание. Не зная, зачем я это делаю и почему доверяю миражу, но я с упорством гребца, который, проигрывая эстафету, старается выпрыгнуть из штанов, взяла Лум под руку и поковыляла за котом. Спасибо богам или самой Лум, что она весила немного, и, хоть я и пыхтела, как паровоз, задыхающийся от астмы, но упорно шла вперед.

Как только я нагоняла кота, он от меня скрывался. Дразнил, маячил неподалёку и – снова за поворот. Мне казалось, еще немного – и я его потеряю, но нет: кот ждал, нервно дергал хвостом и вновь пускался в бега.

Я задыхалась, пот лился ручьем, затекал в глаза, щекоча нос и щёки, оставлял влажную дорожку на спине и груди. Лум не приходила в себя, её голова болталась из стороны в сторону, как болванчик в салоне автомобиля. Девушка напоминала труп. Только рваное, сиплое дыхание говорило, что она жива, и вдохновляло меня на упорство идти. Я вообще не понимала, почему доверилась коту, которого тут никак не могло быть. Но доверяла. Правильно говорят: утопающий хватается за любую соломинку, не важно, кот это или кит. Почему из множества чудес это не может быть самое чудное?

Миновав очередной поворот, я пообещала Кексу столько вкусняшек, сколько он в жизни не съест, и каждый вечер – обнимашки и почёсывания, а самое главное – никаких больше упреков в обжорстве и лени. Кот, словно почувствовав моё настроение, неожиданно подбежал, ласково потерся об ногу, показывая, мол, вот я, живой, настоящий, и тут же, не теряя времени, нырнул в очередной проход.

– Только не так быстро!

Отлипнув от стены и поудобнее перехватив Лум, я продолжила плестись за Кексом. Сумерки надвигались. Ещё немного – и солнце скроется за горизонтом. Первый раз повеяло прохладой, да такой ощутимой, что по коже, обливающейся потом, побежали мурашки. Я отвлеклась, представляя, что будет, когда солнце скроется полностью. Замерзнем? В пустыне температура легко может опускаться до минус восемнадцати. И убить, если не будешь к этому подготовлен. Надеюсь, это не наш случай, но проверять не хотелось.

Сделав последний рывок, я вильнула в очередной проход и замерла. Перед нами была глухая стена.

Язык давно распух и прилип к нёбу, пот уже не выделялся, видно, исчерпав ресурсы. И я ощущала себя высохшей корягой. Волосы сбились в сухие, жёсткие колтуны и, кажется, слегка посветлели, но это неудивительно: на таком солнце выгорят не