Шрифт:
Закладка:
— А нож? — Не зная, чем заняться и не смея прервать наставника, мальчишки зевали, переминаясь с ноги на ногу.
— Что нож? — Повар с удивлением уставился на рыбный нож в своих руках.
— Ну почему нельзя, скажем, обрезать им веревку или снять шкуру с лисы? Он достаточно острый, чтобы…
— Я же уже сказал — это совершенный нож, оскорбить который никто из нас не вправе. — Мастер-повар нетерпеливо затряс головой.
— Даже если кто-то станет угрожать вашей жизни, вы не воспользуетесь этим ножом?
— Что моя жизнь в сравнении с этим ножом, в котором запечатлено время? Время и наша традиция… Разумеется — нет!
Помощник хотел сказать еще что-то, но вдруг произошло странное. В его груди как бы сама собой оказалась стрела. Вернее, ее красноватое охвостье.
Мальчик удивленно раскрыл рот, пытаясь определить, откуда взялась сия диковинка, да так и рухнул, не решив загадки.
Его приятель, не помня себя от ужаса, ринулся наутек, громко, правда, недолго, зовя на помощь. Вторая стрела остановила его жизнь, срезав ее, точно стебель лесной лилии.
— Здравствуйте, мастер! — Навстречу повару из кустов вышел незнакомый самурай в одежде без гербов. — Не хотите ли последовать за своими помощниками?
Повар невольно покосился на трупы, но не сдвинулся с места, все еще сжимая любимый рыбный нож.
— Ничего личного. Я просто выполняю приказ, ведь вы, по моим сведениям, служите доносителем у наследника нашего сегуна, я же давал клятву верности другому господину. — Он грациозно извлек из ножен меч. — Приславший меня изволил заметить, что негоже-де, чтобы в одном яблоке сразу находилось столько червей. По правде сказать, одного меня вполне хватило бы. Да и место для своей шпионской деятельности вы выбрали, мягко говоря, почти лобное. Не замок знатного даймё, чай, где и сотня шпионов растворятся среди себе подобных.
— С чего вы взяли, будто бы я шпион? — пухлые губы мастера-повара затряслись. — Я мирный человек, клянусь, чем хотите.
— Да будет вам, — отмахнулся незнакомец, вкрадчиво и одновременно неотвратимо приближаясь к своей жертве, так что вскоре мастер-повар учуял отвратительный запах жареного мяса и саке, исходивший от горячего дыхания убийцы. — Простите, но я обязан убить вас прямо сейчас. — Самурай коротко поклонился. — Впрочем… наслышавшись о вашем отце, не могу не предложить вам честный бой. Где ваш меч?
— Я пришел сюда без меча. — Повар не мигая смотрел в узкие, совершенно черные щелки век, в обветренное лицо немолодого уже человека, на тонкую, точно прорезанную стилетом линию губ.
— Без меча… однако… впрочем, я все равно должен выполнить приказ, за что еще раз прошу у вас прощения. — Одним движением он занес над поваром меч, на секунду задержав его на вершине. — Но вы, господин, возьмите в таком случае свой нож и умрите с честью.
— Нож? — Повар опустил взгляд на прекрасный тонкий инструмент, при помощи которого он столько лет творил чудеса, невольно ловя на его поверхности солнечный луч. В этот момент мастеру-повару показалось, что он вот-вот прикоснется к истине. Любимый нож сверкал не рыжим золотом закатного солнца, как и должна была сиять любая полированная сталь в это время суток. Тонкий нож отражал лунный свет. Но как это могло быть? Точно зачарованный, мастер смотрел на чудесный нож, дивясь, что не замечал этого прежде. Когда катана убийцы словно сорвалась с места и голова мастера-повара легко отделилась от шеи и отлетела в сторону, его рука, в последнем отчаянном желании не позволить любимому ножу соприкоснуться с человеческой кровью, успела отбросить его далеко в сторону.
Проследивший полет ножа убийца был вынужден отметить, что тот был брошен уже обезглавленным трупом, что говорило о духовной силе убитого. Кроме того, мертвое, залитое кровью тело стояло несколько секунд ровно, а выбросившая нож рука оставалась в застывшем положении, словно провожала спасенный инструмент.
Несколько ударов сердца убийца старался запечатлеть в памяти редкую картину, дабы рассказать при случае о последних днях легендарного мастера-повара, сына мастера-мечей, чья непогрешимость и верность считались абсолютными, а стало быть, погибший самурай заслуживал того, чтобы память о нем сохранилась в легенде.
Глава 4
Кому верить?
Спрячь свое недовольство от того, кого в силу тех или иных причин не можешь удалить от себя.
Тем более если это твой начальник.
Грюку-но Фудзико, из книги «Дела семейные»
— Повсюду шпионы. Кругом сплошные предатели. По нескольку от «преданных» своему сегуну даймё, от монастырей и храмов, шпионы, собирающие сведения для испанцев и португальцев, и, разумеется, те, кто доят одновременно двух, а то и трех господ. Непостижимо, сколько же этих присосок-кровопивцев в одном только замке в Эдо! Сколько паразитов на одного-единственного сегуна… — Ким уединился в небольшом додзе, устроенном специально для него на первом этаже, восточная стена зала для медитации была не каменная, как стены во дворце, а представляла собой ширму, отодвинув которую можно было созерцать крошечное озерцо с лотосами. Сам прудик с цветами был отгорожен от всего остального мира высокой, окружающей замок стеной, так что это было только его место. Пространство, в котором Ким мог не играть ничьей роли, а, сбросив ненавистную маску, быть собой.
О, он тяготился этой чужой внешностью, которую был вынужден терпеть, внутренне страдая от этого, наверное, больше, нежели кто-либо в подлунном мире — худое, желтое лицо с впалыми щеками и глазами навыкате, выпирающими гребенкой желтыми зубами и тщедушной, торчащей точно волосатая кочерыжка шеей. Все это жалкое, злобное, насквозь больное тело совершенно не подходило любимцу женщин и непревзойденному воину ордена «Змеи» Киму.
Ах, как хорош он был, назвавшись даймё Кияма, с бронзовым лицом многомудрого Будды и точно таким же, только поменьше, прудиком в замке. Тогда у него были семья, дети, внуки. Ким и сейчас, будучи в новой шкуре, старается следить за своими бывшими родственниками. А Дзатаки, брат Токугава Иэясу! Да одна только смоляная бородища с лопату и разворот плеч чего стоили! Поначалу, вселившись в тело брата сегуна, Ким не всегда мог
