достаточно высокий для своих одиннадцати лет, с челкой и длинными, до самых плеч волосами, он выглядел очень худым, хотя и не болезненным. Так бывает — не успел еще нагулять жирок, или все силы ушли в рост.

Юный Сиро, как было отмечено в донесении, был из семьи христиан, которым при нынешних порядках невесело живется в Японии, где на всей территории ханов[71], принадлежащих клану Токугава приверженцам Христа, еще лет десять назад было велено либо убираться с земли, либо принять смерть. Что же до старого садиста даймё Мацукура, во владениях которого угораздило влачить свою нелегкую самурайскую службу отцу Сиро — Амакуса Омиро, так тот, с одной стороны, вроде как не запрещал христианам жить и проводить католические службы на своей земле. Как-никак наследник знаменитого даймё-христианина Кониси Юкинага, должен поклон в сторону прежнего хозяина отвесить. Но с другой — эти же христиане априори вынуждены были платить в казну втрое против обычных налогов, кроме того, и налоги на остальных своих подданных он то и дело увеличивал, неустанно заботясь о занятости своих людей.

Красное солнце догорало, согревая на прощание великого сегуна, красное, пылающее, обреченное.

* * *

Красные огни в ночи удалялись от замка даймё Мацукура, подгоняемые собачьим лаем. Впрочем, никто из княжьих псарей под страхом мучительной пытки не осмелился бы спустить собак с поводков, чтобы те преследовали горящие жертвы. Не ровен час, обожгутся хозяйские любимцы, а кому отвечать?

Трое должников — еще крепкий отец с двумя сыновьями, — потомственные деревенские кузнецы, на которых предварительно поверх их собственной одежды надели искусно сделанные из соломы плащики и соломенные же шляпы, на шнурах, заботливо пристроенные таким образом, чтобы не сбивались с голов, были выставлены перед воротами замка на всеобщее обозрение согнанных с воспитательной целью крестьян. Отвечающий за проведение наказания самурай собственноручно опоясал каждого из приговоренных бечевкой, проверив, достаточно ли крепкие получились узлы, после чего по знаку, данному самим даймё, двое других самураев подошли к несчастным с факелами и запалили соломенную одежду.

Самое правильное было бы упасть тут же на землю, катаясь по ней и сбивая огонь, но страх и боль погнали несчастных в поле, в сторону еще влажных рисовых полей.

* * *

Ким прищурился, всматриваясь в солнце.

Пытка соломенным плащом была вполне привычным видом наказания в землях достославного Мацукура, применяемая обычно после того, как какая-нибудь семья проштрафилась перед казной три раза подряд либо не вернула в срок долга. Но на этот раз князь Симабара явно переборщил: отнять у семьи сразу же трех кормильцев! Пропала семья. Самое время женщинам хоронить своих близких и кончать с собой. Все равно в одиночку не продержаться. Разве что новые спешные браки, но кто еще польстится на бедный, обуженный долгами крестьянский надел?

Правда, на этот раз не все трое погибли, а, как докладывают верные шпионы, произошло странное. Когда старый кузнец с сыновьями бежали по полю, пытаясь сорвать с себя горящую солому и вопя во всю глотку, наблюдающие за казнью люди видели отрока, который вышел им навстречу из леса и…

Далее версии расходились. Кто-то утверждал, будто ангел Господень в белом камисимо[72] сошел на землю и вызвал ливень, потушивший солому и немедленно излечивший обожженных. Ага. Так мы и поверим, что даймё Мацукура позволил бы кому-то прикасаться к осужденным, будь то хоть ангел небесный.

Другие утверждали, будто бы мальчик сделал какой-то знак рукой, после чего веревки на плащах лопнули, освободив несчастных.

Третьи вообще болтали, будто бы парень выхватил свой меч и тремя ударами прекратил мучения трех человек. Последнее выглядело более убедительным.

Впрочем, как объяснить тогда донесение, согласно которому, один из обожженных кузнецов опалил себе все волосы, брови, обжег руки и спину и теперь лежит у себя дома, обложенный компрессами из зеленого чая? Обожженный, но вполне живой.

Шпионы, ох уж эти шпионы.

Ким любовался какое-то время на картину сияющего в закатных красках неба.

Впрочем, во всех трех версиях есть одно неоспоримое сходство — все свидетели происшедшего видели мальчика или подростка. Не девочку, не мужчину, а именно мальчика. И произошло это в тех местах, где живет этот самый Сиро.

И еще одно, хотя… это потом… это для разговора с Алом, для очень серьезного разговора. Надо наконец поговорить в открытую о его дочери.

Глава 3

Подготовка

Многие ропщут, когда судьба изволит управлять нами, подсовывая нежелательные дела и приключения. Но еще хуже, когда самые страстные желания не исполняются.

Токугава-но Осиба. Из собрания сочинений

— Вы чем-то опечалены? Мастер чайных церемоний не показался вам убедительным? Можно поискать другого, но этого рекомендовал господин главный казначей замка, отказом мы нанесем ему обиду, особенно после того, как вы утвердили кандидатуру мастера-повара. — Толстое лицо Фудзико покрылось багровыми пятнами, от натуги заметно дрожал второй подбородок.

Должно быть, Ал опять что-то не то сделал. Не туда сел, не о том спросил… или, как раз наоборот, не сделал того, что от него ждали. Так предупреждать надо.

Нет, не быть ему японцем, хоть уже больше трех десятков лет хлещет саке и жрет безвкусную сырую рыбу.

— Все нормально. Никого не стоит менять. — Ал почесал подбородок, досадуя на себя за то, что невольно заставил волноваться супругу. Да уж, достался сиволапый мужик, теперь мучайся с ним всю жизнь, внучка и дочка даймё.

— Я хотела узнать, я отослала приглашение госпоже Осибе, матери нашей Юкки, и не получила ничего в ответ. Не знаете ли вы, ждать ее или нет?

«А, вот в чем дело. Тридцать лет как женаты, а она все еще ревнует. И кто из нас после этого варвар?»

— Так отправь еще одного гонца, — он отвернулся от супруги, улыбаясь на закат, — за день он все одно в два конца не успеет, а нам на одну вздорную особу за столом меньше.

— Вы несносны! — Фудзико заулыбалась, подрагивая щеками. — Кто же о таких вещах говорит вслух. О таком переглядываться и то плохой тон.

Впрочем, по довольной улыбке спутницы жизни Ал сразу же угадал, что ей приятно, что он не возжелал встречи с бывшей любовницей. Ох уж эта Фудзико, хуже него самого — что на уме, то и на лице.

— Я думаю, кто из пришедших в дом шпион. — Он вздохнул. — Вот что вы об этом скажете? Я точно знаю, что он или они проникнут на семейный праздник, но вот кто? Чайный мастер или давешний повар?