Тут Камалю искренне захотелось рассеять эту тучу, и он шутливо спросил Хусейна:

— Если ты так думаешь, то как тогда можешь питать презрение к Сааду Заглулу только потому, что он учился в Аль-Азхаре?

Хусейн безмятежно рассмеялся и ответил:

— Я ненавижу подобострастие перед знатными людьми, но это не означает, что я питаю уважение к простому люду… Я люблю красоту и презираю уродство. К великому огорчению, красоты очень мало среди народных масс!..

Тут в разговор вмешалась Аида, которая своим сдержанным голосом вставила:

— Что ты имеешь в виду, говоря о подобострастии перед знатными людьми? Это порочный и осуждаемый путь для тех, кто не из нас. Я считаю, что мы тоже относимся к знатным людям, и мы не заискиваем перед ними, без того, чтобы они не заискивали точно так же перед нами…

Камаль вызвался ответить Хусейну, искренне веря в свои слова:

— Это непреложная истина…

Но Хусейн сразу же поднялся и сказал:

— Хватить уже сидеть. Давайте продолжим наш путь…

Они встали и продолжили идти дальше, в сторону сфинкса. Небо было пасмурным, на горизонте собрались облака, заслонив и закрыв солнце прозрачной завесой, из-за которой выходил белый свет, сочившийся безмятежностью и красотой. По дороге им встречались группы студентов и европейцев: мужчин и женщин. Хусейн сказал Аиде, по-видимому, он хотел её успокоить, но не прямо, а косвенно:

— Эти европейки смотрят с большим вниманием на твоё платье. Ты удовлетворена?

Её губы раскрылись в восхищённой улыбке, и она с облегчением и твёрдой уверенностью в себе ответила, с милой гордостью задрав голову:

— Естественно…!

Хусейн засмеялся, а Камаль только улыбнулся. Брат её обратился со словами к другу:

— Аиду считают законодательницей мод и парижского стиля во всём нашем квартале…

Всё ещё улыбаясь, Камаль сказал:

— Естественно…

Аида вознаградила его за это мягким и нежным смехом, похожим на воркование голубки, очистившим его сердце от немногочисленных следов, оставленных странным аристократическим спором!..

«Мудрец — тот, кто знает, куда ставить ногу перед тем, как сделать шаг. Ты тоже должен знать своё место, оно не среди этих ангелов. Возлюбленная, что взирает на тебя поверх облаков, возвышается даже над своей ближайшей роднёй. Что в этом такого странного?!..У неё не должно было быть ни родных, ни семьи. Видимо, она выбрала их себе, чтобы они служили посредниками между ней и её преданными рабами. Восхищайся её спокойствием и пылом, скромностью и высокомерием, наступлением и отходом назад, довольством и гневом. Всё это её качества. Утоли любовью своё жаждущее сердце, посмотри на неё. Песок мешает ей идти, и живость её здесь уже не такая шустрая, а шаги становятся всё длиннее, и торс её, словно ветка, качается на слабом ветерке. Однако она придала себе новый вид своей изящной походкой, равной в своей грациозности её обычной очаровательной ходьбе по мозаичной тропинке в саду. А если обернуться назад, то можно заметить её мягкие следы, отпечатавшиеся на песке. Знай, что она — это ориентир на неизвестной дороге, по которой бредут путники в поисках вершин страсти и озарения счастьем. Во время своих предыдущих визитов в эту пустыню твой день проходил в играх и прыжках, равнодушных к дуновениям скрытого смысла, так как бутон твоего сердца ещё не раскрылся… Но сегодня его лепестки, пока влажные от росы, источают восторг и вибрируют от боли. Если тебя и лишили твоего спокойного неведения, зато взамен даровали небесный трепет…, жизнь сердца и напевы света…»

— Я проголодалась…

Это с уст Будур сорвалась жалоба, на что Хусейн ответил:

— Пришло нам время возвращаться. Что вы думаете на этот счёт? В любом случае, нам предстоит ещё долгий путь, и любой, кто ещё не голоден, проголодается…

Когда они подошли к машине, Хусейн вытащил полную сумку и корзину с едой, и поставив их на капот, принялся снимать с корзины крышку. Аида предложила перекусить где-нибудь на одном из блоков пирамиды, и потому они пошли к пирамиде и взобрались на один из камней фундамента. Положив сумку и корзину посередине, они уселись на край камня, свесив ноги. Камаль расстелил газету, которая была в его сумке, и положил на неё еду, которую принёс с собой: две курицы, картофель, сыр, бананы и апельсины. Затем принялся следить за руками Хусейна, пока тот доставал из корзины «ангельскую пищу»: изысканные бутерброды, четыре бокала и термос… И хотя его собственная еда была пожирнее, но на его взгляд — по крайней мере, так казалось — ей не хватало такого же изобретательного изящества. На него напала тревога и стеснение. Хусейн же одобрительно поглядел на двух кур и спросил Камаля, принёс ли он столовые приборы. Камаль вытащил из сумки ножи и вилки, и начал резать кур на кусочки. Аида вытащила из термоса пробку и наполнила все четыре бокала золотистой жидкостью. Тут Камаль не удержался и с удивлением спросил:

— Что это?

Аида рассмеялась и не ответила. А Хусейн просто сказал, подмигнув сестре:

— Пиво…!

— Пиво?

Камаль громко вскрикнул, а Хусейн с вызовом сказал, указывая при этом на бутерброды:

— И свинина!..

— Ты что, шутишь со мной? Я не могу в это поверить…

— Нет, поверь и ешь. Какой же ты скептик! Мы принесли самую изысканную еду и самый вкусный напиток!..

Глаза Камаля расширились от изумления и тревоги. У него отнялся язык и он даже не знал что сказать. Больше всего его волновало то, что всю эту еду и напитки они подготовили ещё дома, а значит, с ведома и одобрения своей семьи!

— Ты разве раньше ничего подобного не пробовал?

— Нет необходимости отвечать на такой вопрос.

— Значит, попробуешь впервые благодаря нам!.

— Это невозможно…

— Почему?

— Почему?!.. На этот вопрос также нет необходимости отвечать…

Хусейн, Аида и