Аида торжествующе засмеялась, а на губах Хусейна показалась улыбка облегчения, несмотря на вскинутые от удивления брови. Рассказ Хусейна произвёл на него такое впечатление, что тот не до конца искренен в нападках на его семью. Он не сомневался в его словах о том, что тот не поклоняется деньгам и предпочитает им обычную жизнь, однако отказывался относить это качество его характера только на счёт их богатства, считая, что главной причиной тому был широкий кругозор его друга, поскольку крупное состояние не мешает так же поклоняться деньгам, как многие и делают; нет, ему казалось, что всё, сказанное им о хедиве, титулах, приёмах особ королевской крови у себя дома, было упомянуто из-за хвастовства, а не ради критики. За этим стояло не одно только хвастовство, и не одна только критика, словно Хусейн гордился всеми этими вещами в сердце, но своим умом критиковал, или вероятно, он и правда насмехался над этим, но не видел ничего зазорного в том, чтобы поделиться им с тем, кто, без сомнения, будет ослеплён и очарован ими, сколько бы ни соглашался с критикой. Хусейн спокойно улыбнулся и снова спросил:

— И кто из нас будет героем книги: я, Аида или Будур?

Тут Будур воскликнула: «Я!» И Камаль, обняв её, сказал: «Договорились»… Затем ответил на вопрос Хусейна:

— Это останется секретом, пока книга не появится на свет!

— И какое название ты выберешь для неё?

— Хусейн путешествует вокруг света!

Все трое взрослых громко засмеялись из-за того, что им напомнило это название: так называлась пьеса «Варвар путешествует вокруг света», которую давали тогда в театре «Мажестик». В связи с этим Хусейн спросил:

— Ты ещё не проложил себе путь в театр?

— Нет, сейчас достаточно и кино…

Хусейн, обращаясь к Аиде, сказал:

— Автору нашей книги не дозволено проводить время вне дома после девяти часов вечера!

Аида насмешливо заявила:

— В любом случае, он лучше тех, кому разрешается путешествовать вокруг света!

Затем она повернулась к Камалю и с нежностью, что способна заранее заставить принять её точку зрения, сказала:

— Разве и впрямь так уж плохо, если отец желает, чтобы сын вырос, беря пример с него и стал таким же энергичным и уважаемым человеком?! Разве неправильно, что в своей жизни мы стремимся к высокому положению, богатству, титулам и званиям?

«Оставайся там, где ты есть, и богатство, престиж, высокие титулы сами будут стремиться к тебе, и каждый захочет целовать землю, по которой ты ходил. Как мне ответить на твой вопрос, если сам ответ предполагает, что я должен свести счёты с жизнью? Горе твоему сердцу, Камаль, ибо оно желает недостижимых высот!»

— Здесь совсем нет ничего предосудительного…, - затем, ненадолго прервавшись, он продолжал, — но при условии, что его темперамент будет тому соответствовать!

Она вновь заговорила:

— А какой темперамент не соответствует тому?! Удивительно, что Хусейн не отказывается от этой утончённой жизни, стремясь достичь чего-то ещё более возвышенного. Нет, господин мой, он мечтает о том, чтобы жить и не работать, пребывая в безделье и праздности! Разве это не странно?!

Хусейн засмеялся и саркастически спросил её:

— А разве не так живут принцы, которых ты обожаешь?

— Да потому что выше этого уровня жизни просто ничего иного нет. И куда тебе с ними ровняться, лентяй?

Хусейн развернулся в сторону Камаля. В голосе его звучали нотки гнева:

— В нашей семье есть правило, которому все следуют: работать ради умножения богатства и дружбы с влиятельными людьми. За всем этим стоит титул бека. И после всего того ты ещё должен стараться вдвойне, ибо с помощью богатства и дружбы с элитой приобретёшь титул паши. И наконец, высшая цель твоей жизни — это заискивание перед принцами. Ты должен довольствоваться этим, ибо звание принца нельзя получить ни упорным трудом, ни достоинствами. Известно ли тебе, сколько мы потратили на последний приём принца в нашем доме?… Десятки тысяч фунтов были брошены на покупку новой мебели и редких диковинок из Парижа!

Аида возразила ему:

— Эти деньги не были потрачены на то, чтобы завоевать расположение принца только из-за того, что он принц, а из-за того, что он — родной брат хедива. Мотивом заискивания перед ним была дружеская верность хедиву, а не лесть и пресмыкание. Ни один разумный человек не станет это оспаривать.

Однако Хусейн упорно настаивал на своём:

— Но папа не прекращает укреплять свои связи с такими политиками, как Адли, Сарват, Рушди и другими, которых нельзя уличить в верности и преданности хедиву!.. Разве в этом нет смирения с мудрым выражением, что цель оправдывает средства?…

— Хусейн!..

Она закричала на него таким голосом, которого Камаль прежде и не слышал: то был голос высокомерия, обиды и попрекания, словно она хотела тем самым предупредить Хусейна, что подобные вещи нельзя произносить, по крайней мере, во всеуслышание, в присутствии «постороннего». Лицо Камаля покраснело от стыда и боли, а ощущение счастья от присоединения к семье любимой, парившее над ним целый час, постепенно сошло на нет. Она же держала голову высоко; губы её были плотно сомкнуты, а в глазах сверкал хмурый взгляд, хотя на лбу её не было от него и следа. В целом, она производила впечатление разгневанной женщины, но гнев её был достоин королевы или знатной особы. Камаль не видел её прежде в таком волнении, и потому глядел на её лицо с изумлением и ужасом. Ему стало очень неловко, и даже захотелось придумать какую-нибудь отговорку, чтобы под её предлогом отстраниться от продолжения этого разговора. Но не прошло и нескольких секунд, как он очнулся от своего бессознательного состояния, и принялся любоваться прелестным царственным гневом на её ангельском лице, наслаждаться пламенной гордостью, властным презрением и мрачным превосходством. Аида сказала, словно обращаясь к одному слушателю — Камалю:

— Дружба папы с теми, кого ты упомянул, уходит корнями в