и в половых отношениях»[64]. Именно эта «сытость» и «обутость» породила всевозможные высказывания о «коммунистическом» характере инкского общества, однако эти самые «сытость» и «обутость» общинника никак не противоречат высказанному выше мнению о положении общины – греческий или римский рабовладелец также должен был заботиться о «благополучии» своего раба, если хотел заставить его работать. Впрочем, община сама кормила и одевала и господствующие классы, и себя, чему во многом способствовали выдающиеся сельскохозяйственные культуры, прежде всего кукуруза и картофель, и высочайшая культура земледелия, которая, к слову будет сказано, отнюдь не являлась изобретением или достижением инков, а была лишь заимствована ими из тысячелетнего опыта индейцев Перу, как, впрочем, и сама община.

Именно такой вырисовывается схема экономической и политической ситуации Тавантин-суйу к моменту прихода испанцев. В жизни же все было гораздо сложнее. Институт йанакун (домашних рабов) укреплялся; земля, ставшая монопольной собственностью правителей из Куско в результате завоевательных походов, превратилась в предмет вознаграждения неинкской аристократии и отличившихся воинов, что означало появление частной собственности на землю. Местная знать постепенно набирала силы, используя созданные или получившие дальнейшее развитие при инках социально-экономические институты.

Таким образом, классовый характер инкского общества не вызывает сомнений; убедительное подтверждение этому читатель найдет в сочинении Гарсиласо, особенно в его рассказе о жестокостях Ата-Вальпы, в котором чрезвычайно ярко, хотя и непреднамеренно, показана иерархическая (классовая) лестница инкского общества.

Повторяем, что это только схема социально-экономической структуры империи инков, реальная действительность которой отличалась значительно большим многообразием форм ее конкретного воплощения в жизнь. Для нас же главным является то, что социально-экономическое развитие Перу, при всем своем своеобразии и оригинальности, было подчинено общим законам развития человеческого общества.

* * *

Чтобы глубже понять и по достоинству оценить значение социально-исторического и литературного подвига Гарсиласо, нам следует обратиться к другому выдающемуся перуанцу – к Хосе Карлосу Мариатеги.

«В литературе колониального периода Гарсиласо стоит особняком, – писал Мариатеги в “Семи очерках”. – В его творчестве встретились две эпохи, две культуры. Но Гарсиласо был больше инка, чем конкистадор, больше кечва, чем испанец, что бывает довольно редко. И именно в этом и состоит его индивидуальность, его величие.

Гарсиласо – первый плод знакомства, результат плодотворной встречи двух рас: конкистадоров и индейцев. Исторически Гарсиласо был первым “перуанцем”, если под “перуанцем” понимать социальное явление, возникшее в результате испанского завоевания и колонизации. Имя и творчество Гарсиласо – это целый этап развития перуанской литературы. Гарсиласо – первый перуанец, оставшийся в то же время испанцем. С историко-эстетической точки зрения его творчество относится к испанскому эпосу. Оно неотделимо от крупнейшей испанской эпопеи – открытия и завоевания Америки»[65].

Как историк, Гарсиласо передал нам, на наше суждение огромную информацию о Тавантин-суйу, осмысление которой потребует усилий еще не одного поколения историков. Как писатель, он подарил миру великолепный образец испанской хроники эпохи Возрождения, явившейся одновременно первым выдающимся произведением не только перуанской, но и в целом латиноамериканской литературы. Уже всего этого несомненно было бы вполне достаточно, чтобы навсегда вписать его имя в золотой фонд мировой культуры.

Но Гарсиласо пошел еще дальше. Он сумел из далекого и в то же время близкого, но навсегда ушедшего прошлого своей первой родины придумать прекрасную легенду о наилучшем, справедливом, добром государстве, усилия которого были направлены на всеобщее благо для его подданных; легенду о мудрых, благородных и заботливых правителях этого государства, воплотивших в жизнь извечное стремление человека к счастью.

Но счастье это не было одинаковым для всех; по-разному жили и трудились граждане этого государства. Путь ко всеобщему благу не был в нем идиллией всепрощающей доброты – правители государства со всей решимостью, суровой непреклонностью и даже жестокостью искореняли пороки человеческого общества.

Это был дорогой его сердцу идеал, который он противопоставил мрачной и жестокой действительности. Он говорил не только от своего имени; он говорил голосом миллионов замученных, истерзанных, погибших в сражениях, на плахе или от непосильного труда своих сородичей-индейцев. У него не было оружия для другой борьбы – у него была только прекрасная песня о прекрасном человеческом обществе, которое, как ему казалось, он знал и к которому он мог принадлежать.

Мы не знаем, был ли Гарсиласо знаком с «Золотой книгой» Томаса Мора – напомним, что она вышла в свет в 1516 г., т. е. более чем за 20 лет до его рождения, – но даже если он не читал ее и не слышал об идеальном обществе «на новом острове Утопия», все же рожденные ею идеи о справедливости и высоком гуманизме не могли пройти мимо пытливого метиса.

Имеется и другая сторона этого вопроса. Совершенно очевидно, что сам Гарсиласо был одним из тех, кто принес в Европу по крайней мере ростки тех идей, которые на новой почве помогли вызреванию золотой утопической мечты великих духом людей об идеальном обществе. Вспомним, что великий сын Италии Томмазо Кампанелла назвал свою мечту о человеческом счастье «Городом Солнца» (1623 г.), и вполне допустимо, что его рассказ о соляриях – жителях этого города – складывался под влиянием рассказов о других людях, поклонявшихся Солнцу в далеком и таинственном царстве Тавантин-суйу. Между тем никто не сумел поведать миру о Тавантин-суйу с такой страстью и такой любовью, как Инка Гарсиласо де ла Вега.

Но мечты Гарсиласо, какими бы утопическими они ни были, находили отклики в делах земных и вполне реальных. Творчество Гарсиласо не раз подвергалось яростным нападкам; ставилось под сомнение буквально все, что было связано с именем великого метиса. С ним боролись и колониальные власти Испании: так королевским указом от 21 апреля 1782 г., т. е. сразу же после подавления восстания индейцев, возглавленного Тупак Амару II, в Лиме и Буэнос-Айресе было приказано изъять по возможности все имеющиеся там экземпляры книги Гарсиласо, которая якобы предсказывала восстановление власти инков, иначе говоря, свободу угнетенным массам индейцев.

Аргентинский исследователь Гарсиласо Рикардо Рохас указывает на другой интересный факт: национальный герой Аргентины генерал Сан Мартин намеревался издать «Комментарии» Гарсиласо, считая, что они будут способствовать росту патриотических настроений[66]. Известно также, что идеолог и вождь национально-освободительной борьбы народов Латинской Америки против испанского колониального ига Франсиско Миранда заимствовал именно у Гарсиласо идеи создания нового государства, в основу которого он хотел положить «инкский опыт» и римскую демократию.

В 1955 г. в Лиме состоялся международный симпозиум, посвященный жизни и творчеству Гарсиласо. Значителен тот вклад, который внесли современные ученые, особенно перуанские, в правильное понимание творчества этого выдающегося перуанца. Изучение его творчества продолжается и сегодня, ибо литературное наследство, оставленное гениальным метисом, нашло свое достойное место в золотом фонде мировой культуры.