Шрифт:
Закладка:
6. Понимание Вечери Господней.
Когда речь идет о том, чтобы объяснить слова, которыми Иисус преподносит благословенный хлеб и благословенное вино своим ученикам на пасхальной трапезе, соответствующим образом и правильно по смыслу, у критика уже нет никаких материальных интересов, которые могли бы его увлечь.
У Марка и Матфея эти слова полностью совпадают, т. е. Матфей, понимая их важность и справедливо полагая, что должен передать их в подлинном виде, на этот раз дословно скопировал рассказ Марка — а кто не скопирует завещание в точности? По его словам, как и по словам Марка, Господь, раздавая хлеб, говорит: «приимите и ядите, сие есть тело Мое, а подавая чашу: пейте из нее все, ибо сие есть Кровь Моя». «Кровь нового завета, за многих изливаемая», как добавляет Матфей, но это было само собой разумеющимся, поэтому Марк, справедливо заботившийся о краткости и простоте формулы, не добавил: «для прощения грехов».
Критик не должен поддаваться впечатлению, что религиозная концепция сложна, трудноосуществима, мистична, таинственна или чрезмерно трансцендентна, что она слишком противоречит всякому восприятию и чувственной определенности. Напротив, он знает, что ни одно противоречие не является слишком большим для религиозного мировоззрения, что ни одно не является почти достаточно большим, и его задача состоит не в том, чтобы смягчить эти противоречия, сделать их правдоподобными для интеллекта или подавить их силой, а в том, чтобы выявить их как противоречия и объяснить их происхождение.
Давая ученикам хлеб и вино, Иисус не учит их видеть эти продукты в отдаленном отношении к Его Телу и Крови, не говорит, что даже компоненты пасхальной трапезы напоминают Ему о Его страданиях — в этом случае Ему следовало бы вспомнить о пасхальном агнце. Напротив, вручая хлеб и вино своим и прося их принять, Он говорит им, чем они должны быть для их удовольствия, причем таким образом, что просьба есть и пить в одно мгновение отсылает к чувственным субстратам и к тому, чем они на самом деле являются, — к Телу и Крови.
Поэтому ясно, что Иисус не произносил этих слов. Человеку, который грешен телесно и индивидуально, не может прийти в голову предложить свое тело и кровь другим людям для их наслаждения. Он не может требовать от других, чтобы они, пока он ест плоть, имели представление о том, что они наслаждаются его хлебом и вином. Лишь позднее, когда его телесный, индивидуальный облик был восторжен, да и то лишь тогда, когда община уже давно существовала, могло возникнуть представление, выраженное в этой формуле.
Анахронизм и противоречие, возникающие в связи с тем, что эти слова вложены в уста Господа, проявляются во всей своей резкости, когда Он говорит, что это Кровь, пролитая за многих. Не ученикам, которые еще сидели за одним столом с Иисусом, а членам более поздней общины можно было бы сказать, что они должны пить кровь, пролитую за них, но кровь действительно является жертвенной только после пролития, до жертвоприношения, до того, как она пролита и послужила жертвой, она не является жертвенной кровью и как таковая не может ни называться, ни употребляться, т. е. Иисус не мог предложить кровь, пролитую за многих, до своей смерти.
Лука, к которому мы теперь обратимся, не поместил в конец, который Марк помещает в конец, а именно, после поднесения чаши, замечание Иисуса о том, что он больше не будет пить плод виноградной лозы, потому что у него было слишком много других вещей, о которых нужно было сообщить здесь, — слово о предателе и история спора учеников о ранге. Он использовал его для этого сентиментального вступления и удвоил его, заставив Иисуса сказать дважды, сначала в отношении пасхи: «Я не буду больше есть ее, пока она не совершится в Царстве Божием», а затем в отношении чаши, которую Иисус благословил и передал ученикам для раздачи. Но поскольку в другом месте он читает, что Иисус раздает вино только после раздачи хлеба и называет его Своей кровью, ему не разрешается делать это заявление при первой раздаче вина; скорее, после этого неуместного вступления он должен начать все с самого начала: Иисус раздает хлеб, а затем, «после трапезы», передает чашу, которую называет Новым Заветом в Своей крови.
Сие есть тело Мое, — говорит Лука, передавая хлеб ученикам, — которое за вас предается — зусай, что соответствует другому: которое за вас изливается». Когда затем говорится о чаше: «сия чаша — время пропущено — новый завет в Моей крови, это не настолько отличается от формулы начального Евангелия, чтобы об этом стоило говорить, но гораздо важнее, когда к объяснению добавляется: сие есть Тело Мое: сие творите в Мое воспоминание.
Вместо того чтобы спрашивать, не предписывает ли это добавление образное понимание этой формулы, мы должны скорее заметить, что оно не имеет никакого смысла в связи с предшествующими словами «сие есть тело Мое» и, следовательно, действительно не может оказывать никакого влияния на их объяснение. Но она не имеет смысла сама по себе и приобретает смысл только тогда, когда мы приводим ее в связь с предвидением, которое у нее за спиной.
Вот что касается моей памяти!» Но что? Ежегодно праздновать Пасху в его память? Этого не сказано!
Причаститься хлеба и вина Пасхи, и Тела и Крови Его, в воспоминание о Нем? Но когда? Как часто? Разве вино и хлеб — это главное в Пасхе? Хлеб, в крайнем случае, как опресноки, важен; но если слова действительно произносятся на пасхальной трапезе, то где же агнец? Обо всем этом ничего не говорится. Вообще ничего не сказано. Скорее, говорится так, что предвкушение праздника, предпосылка всего того, чем они будут наслаждаться на этой трапезе, уже зафиксировано, так сказано, что празднование Вечери Господней уже предвосхищено, и в рамках этого предвосхищения эти слова лишь повелевают, чтобы этот праздник послужил им в воспоминание о Господе. Но и эта предпосылка не выражена в чистом виде, поскольку Лука не полностью копирует отрывок из одного из посланий Павла, который он сейчас имеет в виду, а лишь заимствует из него ключевые слова, которые его интересуют в данный момент.
Однако в словах, которые Павел вкладывает в уста
