Таким образом, Матфей и Марк рассказывают, по сути, одну и ту же историю одними и теми же словами, за исключением того, что оригинальность рассказа Лессестерена скрыта, за исключением нескольких более уместных и точных дополнений, прежде всего в том, что о второй молитве говорится только, что Иисус снова молился теми же словами, что и раньше, тогда как Матфей превращает слова первой молитвы в то, что Иисус теперь говорит: «Для чего же третья молитва? Иисус, предвидя невозможность того, о чем Он просил, в глубине души сказал: если не возможно, Отче, чтобы чаша сия миновала Меня, то да будет воля Твоя. Тогда молитва Марка становится более настоятельной, борьба Иисуса — более серьезной, а условие, при котором только и возможна эта борьба, — реально выраженным: «Отче, — говорит Иисус С. 14, 36, — Тебе все возможно, возьми от Меня чашу сию». Марк лишь повествовательно и по косвенным признакам определил ранее содержание молитвы о том, что Иисус молился о том, чтобы этот час, если возможно, миновал Его. Матфей сформировал из этого первую молитву С. 26, 39: Отче, если возможно, да минует Меня чаша сия!

Правда, Матфей изменил свое намерение, чтобы смягчить дело, но даже если это было против его ведома и воли, это уже переход на точку зрения тех, кто обиделся на борьбу души Иисуса, кто позволил этому сообщению устоять только потому, что оно дано в таком положительном ключе, но в конце концов мог перейти к его удалению или, по крайней мере, не воспринимать его в той серьезной форме, в которой Марк его дал.

Наряду с этой тенденцией, которая всегда утверждалась в Церкви, даже среди тех, кто рассматривал страдания души Иисуса не как чисто личные, а как заместительные, но даже в кругу последней концепции утвердилась другая тенденция, которая с удовольствием рассматривала и изображала борьбу души Иисуса как довольно мрачную, страшную и раздирающую. Лука уже движется в последнем направлении, хотя и остается пока на точке зрения Марка, который понимает борьбу Иисуса как внутреннюю борьбу души, а именно как борьбу, в которой должно решиться, действительно ли Иисус хочет понять предначертанную ему судьбу или нет.

У Луки так мало времени, чтобы вникнуть в детали первоначального рассказа, что он даже не сообщает нам, где происходила борьба за душу Иисуса и арест. Он просто говорит, что Иисус, по своему обыкновению, пошел на гору и, «придя на место» — кто не видит, что это предполагает уверенность, которая, однако, заключается только в пространном сообщении, — Иисус сказал ученикам, что он пришел на место, но Лука не говорит, что Иисус взял с собой только трех учеников, а остальных оставил; он также не говорит, что Иисус сказал этим трем остаться позади; Лука также не говорит, что Иисус велел ученикам оставаться и ждать, и только позже, когда он обнаружил их спящими во время первого возвращения, он рекомендовал им бодрствовать и молиться, но, соединив все детали, он представляет дело таким образом, что Иисус с самого начала рекомендовал молиться всем ученикам. Конечно, Иисус не мог сказать им, чтобы они оставались, но Он не мог и призвать их к молитве, если только непроизвольно и без Его воли Он был оторван от учеников и пришел помолиться. Его отрывают от них на расстояние примерно одного шага, и таким образом посторонняя сила приводит его в ту ситуацию, в которой он чувствует побуждение к молитве и действительно проводит молитву, которая по сути своей совпадает с той, о которой сообщает Марк.

Таким образом, путаница очень велика. Столь же велика она и в конце сообщения.

Восстановившись после молитвы, Иисус идет к ученикам и застает их спящими от горя. Но — не спрашивая, не должна ли была печаль, как ей свойственно, мешать им спать, не замечая, что Марк умеет объяснить их сон совсем иначе, а именно от слабости плоти, которая не всегда подчиняется побуждению Духа, — почему от печали? Иисус даже не сказал им, что Его душа скорбит до смерти, и они не подозревали, что происходит, когда их Учитель был оторван от них посторонней силой. Тогда Иисус говорит им, как и прежде, молитесь, но теперь, когда Он еще говорит, предатель приходит с толпой, пропущена необходимая часть, что Иисус говорит им встать, потому что теперь предатель близко, таким образом, слово, которое не могло быть пропущено, чтобы можно было убедиться, что Иисус предвидел судьбы Своих последних часов, вплоть до того, что предатель только сейчас придет. Лука случайно подхватил эти моменты первоначального сообщения и отменил ритм, который их привел.

Но мог ли он действительно иметь в виду писание Марка? Мы это доказали! Но разве его сообщение, поскольку он знает только о продолжающейся битве, а не о троекратном нападении, не отличается существенно от сообщения Марка? Разве не совсем другое дело, когда говорится, что явился ангел и укрепил Иисуса, и что борьба Господа с душой была настолько сильной, что пот Его стал похож на капли крови, падающие на землю?

Ответ: если бы Лука действительно хотел, чтобы ангел вмешался в укрепление Иисуса, ему пришлось бы оставить это на одной битве или на битве, которая продолжалась один раз, так как он был бы очень смущен, если бы захотел привести ангела также на преддверие битвы, которая должна была произойти три раза. Если бы ангел вмешался сразу при первом объявлении, то два последующих объявления были бы непонятны, и пришлось бы спрашивать, где осталась сила, которую ангел принес с собой с неба; или если ангел должен был прийти только при третьем объявлении, то возникает вопрос, почему он не пришел раньше, почему только в тот момент, когда, по словам Марка, бой уже решен даже без небесной чудодейственной силы. Итак, ангел и один бой, или три раза бой и ни одного ангела!

Хотя Лука, желая придать делу более чудесный и трансцендентный характер, решил отдать предпочтение первому варианту, он, тем не менее, не может отрицать, что копирует рассказ, в котором борьба происходит в нескольких началах. Сообщив, что явился ангел и укрепил Иисуса, он, тем не менее, рассказывает, что Иисус молился с еще большим усилием, и, наконец, что с его лба капал кровавый пот. Здесь есть следы троекратного присутствия, но теперь становится ясно, что ангел был придуман