эти факторы в развитии его стиля вскоре померкли в теплом блеске венецианского искусства и жизни. Он не переставал удивляться изменчивому небу, играющему красками на Большом канале; он восхищался дворцами и их трепетными отражениями в море; он завидовал аристократическому миру обеспеченных доходов, артистической дружбы, любезных манер, одеяний из шелка и бархата, почти более соблазнительных на ощупь, чем прекрасные женщины, которых они окружали. Он хотел быть аристократом, одевался как аристократ в кружева и меха и подражал высокому кодексу чести, который он приписывал венецианской аристократии. Он почти никогда не рисовал бедных людей, нищету или трагедию; его целью было перенести этот яркий и удачливый мир венецианских богачей на бессмертный холст и сделать его справедливее и прекраснее, чем могло бы быть богатство без искусства. Лорды и леди, епископы и аббаты, дожи и сенаторы с радостью приняли его, и вскоре он уже работал над дюжиной заказов.

Уже в 1553 году, когда ему было всего двадцать пять лет, его попросили расписать потолок для Совета десяти в Герцогском дворце. Там, уподобив Совету с Юпитером, он написал картину «Юпитер, низвергающий пороки», которая сейчас находится в Лувре. Картина не была особенно удачной: тяжелые фигуры шатко висели в воздухе; Паоло не вполне уловил дух Венеции. Но два года спустя он нашел себя и прикоснулся к мастерству, написав «Триумф Мордехая» на потолке Сан-Себастьяно; лицо и фигура еврейского героя переданы с силой, а лошади дышат реальностью. Возможно, Тициан и сам был впечатлен, ведь когда прокураторы Сан-Марко поручили ему организовать украшение Библиотеки Веккья живописными медальонами, он выделил три Веронезе, по одному — другим художникам и себе. Прокураторы предложили золотую цепь за лучший медальон; Паоло выиграл ее с изображением Музыки в виде трех молодых женщин — одна играет на лютне, другая поет, третья увлечена своей виолой да гамба — и Амура за клавесином, и Пана, пыхтящего на своей трубе. На некоторых более поздних картинах Веронезе изображает себя в золотой цепи.

Получив высокую репутацию за декоративную живопись, Паоло теперь получил выгодное задание. Богатая и знатная семья Барбаро построила в 1560 году роскошную виллу в Мачере, недалеко от того самого Азоло, где Катерина Корнаро играла в королеву, а Бембо — в платоническую любовь. Для создания этого «лучшего дома удовольствий эпохи Возрождения» Барбари выбрали не кого-нибудь, а ведущих художников:35 Андреа Палладио — для проектирования, Алессандро Виттория — для украшения скульптурной лепниной, Веронезе — для фресковой росписи потолков и стен, спандрелей и люнетов со сценами из языческой и христианской мифологии. На своде центрального купола он изобразил Олимп — богов, познавших все радости жизни, но никогда не стареющих и не умирающих. Среди бесплотных сцен коварный художник представил охотника, обезьяну и собаку, столь совершенную по форме и жизненной силе, что она годится на роль небесной гончей. На одной стене нарисованная страница смотрела через даль на нарисованную служанку, а та — на него, и на бессмертный миг они тоже питались амброзией. Это был такой дворец наслаждений, который мог превзойти только более утонченный вкус китайцев хана Хубилая.

В этом архипелаге Эроса Паоло неизбежно получал заказы на натурные работы. Они не были его сильной стороной; он предпочитал богатые, мягкие одеяния, покрывающие полурубиновые формы, с красивыми бесхарактерными лицами, увенчанными вздыбленными прическами из золотых волос. На «Марсе и Венере», хранящейся сейчас в музее Метрополитен, изображена толстая и нескладная богиня с бесформенной ногой, страдающей водянкой. Но она прекрасна в «Венере и Адонисе» из Прадо, затмеваемая только собакой у ее ног; без собаки Паоло не смог бы рисовать. Лучшая из мифологий Веронезе — «Изнасилование Европы» во Дворце дожей: пейзаж с темными деревьями, крылатые путти, роняющие гирлянды, Европа (финикийская принцесса), радостно восседающая на быке-любовнике, который лижет одну из ее прелестных ножек и оказывается не кем иным, как Юпитером в романтическом маскараде. Удачливый Казанова неба проявил здесь божественный вкус, ведь полуодетая в королевское одеяние Европа — самый удачный синтез женского совершенства у Веронезе, ради которого стоит покинуть небеса. Далекий фон продолжает историю, показывая быка, несущего Европу через море на Крит, где, как гласит красивая легенда, она дала свое имя континенту.

Сам Паоло не торопился отдаваться женщине. Он собирал образцы до тридцати восьми лет; затем женился на Елене Бадиле. Она родила ему двух сыновей, Карло и Габриэле; обоих он обучил живописи и предсказал, скорее с любовью, чем прозорливо: «Carletto mi vincera — «Чарли превзойдет меня»».36 Как и Корреджо, он купил ферму в Сант-Анджело-ди-Тревизо и провел там большую часть своих супружеских лет, экономно распоряжаясь финансами и редко отлучаясь из Венето. В сорок лет (1568) он был самым востребованным художником в Италии, приглашения приходили даже из других стран. Когда Филипп II попросил его украсить Эскориал, он оценил комплимент, но устоял перед соблазном.

Как и его предшественники, он был призван написать священную историю для церквей и богослужений.* После тысячи Мадонн мы находим все свежее и привлекательное в Мадонне семьи Куччино (Дрезден): красивые чернобородые доноры, смущающе естественные дети, белокожая фигура судьбы — женщина такой величественной красоты, какой редко равнялось даже венецианское искусство. Брак в Кане» (Лувр) — это именно та сцена, которую Веронезе любил писать: Римская архитектура в качестве фона, собака или две на переднем плане и сто человек в ста позах. Он нарисовал их так, как будто каждый должен был стать главным портретом, и поместил среди них Тициана, Тинторетто, Бассано и себя, каждый из которых играл на струнном инструменте. Паоло, в отличие от Тинторетто, не заботился о реализме; вместо того чтобы сделать своих пирующих такими мужчинами и женщинами, которых мог бы предоставить маленький иудейский городок, он сделал хозяина венецианским миллионером, дал ему дворец, достойный Августа, гостей и собак с родословной, а на столы поставил изысканные блюда и чудодейственное вино. Если судить по Веронезе, Христос много пировал во время своих несчастий: в Лувре мы видим Его в доме Симона-фарисея, с Магдалиной, омывающей Ему ноги, и великолепными женскими фигурами, движущимися среди коринфских колонн; в Турине Он обедает в доме Симона-прокаженного, а в Венецианской академии — в доме Левия. Но тут же, в галерее Веронезе, мы видим Христа, теряющего сознание под тяжестью креста (Дрезден), и распятого на фоне падающего неба, с тусклыми башнями Иерусалима вдали (Лувр). Конец великой драмы скромен: простые паломники ужинают с Христом в Эммаусе, очаровательные