Шрифт:
Закладка:
— Ты у нас голова то… а закусить самая пора… будто пирогами пахнет?..
— Самая пора чайку попить-закусить… — говорит и Антипушка. — Ах, благодать Господня… денек-то Господь послал!..
И уж выходят навстречу бабы, умильными голосками зазывают:
— Чайку-то, родимые, попейте… пристали, чай?..
— А у меня в садочке, в малинничке-то!..
— Родимые, ко мне, ко мне!.. летошний год у меня пивали… и смородинка для вас поспела, и…
По воспоминаниям старожилов-мытищинцев самоваров держали в доме до дюжины. Внутреннюю поверхность в самоварах всегда покрывали пищевым оловом — лудили. Но по мере частого перегрева олово оползало, приходилось подновлять подлуживать. Иногда дети, заигравшись, забывали про самовар. Вода выкипала, и полуда сходила. В речной слободке жили Федоровы, к ним-то и носили самовары на подлуживание. Никто уже не помнит имени мастера по лужению самоваров, но осталось в памяти прозвище — дед лудило.
«— Из луженого-то моего, сударики, попейте… у меня и медок нагдышний, и хлебца тепленького откушайте, только из печи вынула!..
И еще, и еще бабы, и старухи, и девочки, истепенные мужики. Один мужик говорит уверенно, будто уж мы и порядились:
— В сарае у меня поотдохнете, попимшито… жара спадет. Квасу со льду, огурцов, капустки, всего по постному делу есть. Чай на лужку наладим, на усадьбе для апекиту… от духу задохнешься! Заворачивайте без разговору.
— Дом хороший, и мужик приятный… и квасок есть, на что уж лучше… — говорит Горкин весело. — Да ты не Соломяткин ли будешь, будто кирпич нам важивал?
— Как же не Соломяткин! — вскрикивает мужик. — Спокон веку все Соломяткин. Я и Василь-Висилича знаю, и тебя узнал. Ну, заворачивайте без разговору.
— Как Господь-то наводит! — вскрикивает и Горкин.
— Мужик хороший, и квас у него хозяйственный. Вон и садик, смородинки пощипите, — говорит нам с Анютой, — он дозволит. Да как же тебя не помнить… царю родня! Во, куда мы попали, как раз насупротив Карцовихи самой, дом вон двуярусный, цел все…
— А пощипите, зарозовела смородинка, — говорит мужик. — Верно, что сродни будто Лександре Николаевичу… — смеется он, — братьё, выходит.
— Как — братье?! — с удивлением говорит Антипушка; и я не верю, и все не верят.
— А вот так, братье! Вводи лошадку без разговору.
Мужик распахивает ворота, откуда валит навозный дух. И мешается с шин медовый, с задов деревни, с лужков горячих, и духовито горький, церковный будто, — от самоварчиков, с пылких сосновых шишек.
— Ах, хорошо в деревне!.. — воздыхает Антипушка, потягивая в себя теплый навозный дух. — Жить бы да жить… Нет, поеду в деревню помирать.
Пока отпрягают Кривую и ставят под ветлы в тень, мы лежим на прохладной травке-муравке и смотрим в небо, на котором заснули редкие облачка. Молчим, устали. Начинает клонить ко сну…
— А ну-ка, кваску, порадуем Москву!.. — вскрикивает мужик над нами, и слышно, как пахнет квасом.
В руке у мужика запотевший каменный кувшин, красный; в другой — деревянный ковш.
— Этим кваском матушка-покойница царевича поила… хвалил-то как!
Пенится квас в ковше, сладко шипят пузырики, — и кажется все мне сказкой <…>
Идем в холодок, к сараю, где сереют большие пни.
— Французы на них сидели! — говорит мужик. — А сосна, может, и самого Преподобного видала<…> Дорога наша святая, по ней и цари к Преподобному ходили. В давни времена мы солому заготовляли под царей, с того и Соломяткины. У нас и Сбитневы есть, и Пироговы. Мной, может, и покончится, а закон додержу. Кака корысть! Зимой метель на дворе, на печь давно пора, а тут старушку Божию принесло, клюшкой стучит в окошко — пустите, кормильцы, заночевать!" Иди. Святое дело, от старины. Может, Господь заплатит.
Говорит он важно, бороду все поглаживает. Борода у него широкая. Лицом строгий, а глаза добрые. И такой чистый, в белой рубахе с крапинкой. Горкин спрашивает, как это он — "царев брат"?
— Дело это знаменитое. Сама Авдотья Гавриловна Карцова рассказывала, дом-то ее насупротив, в два яруса. Так началось. Как господа от француза из Москвы убегали на Ярославль, тут у нас гону было!.. Вот одна царская генеральша, вроде прынцеса, и поломайся. Карета ее, значит. Напротив дома Карцевых, оба колеса. Дуняше тогда семнадцатый год шел, а уже ребеночка кормила. Ну, помогла генеральше вылезть из кареты. Та ее сразу и полюбила, и пристала у них, пока карету починяли. Писаная красавица была Дуняша, из изборов избор! А у генеральшиной дочки со страхов молоко пропало, дитё кричит. Дуняша и стань его кормить, молошная была. Высокая была, и все расположение ее было могущественное, троих выкормит Генеральша и упросила ее с собой, мужу капитал выдала. Прихватила своего и поехала с царской генеральшей. Воротилась через год, в лисьей шубе, и повадка у ней уж благородная набилась. С матушкой моей подружки были. Я в шишнадцатом родился, а у матушки от горячки молоко сгорело… Дуняша и стала меня кормить со своим, в молоке была. Я ее так и звал — мама Дуня. А в восемнадцатом годе и случилось… Губернатор с казаками прискакал, и в бумаге приказ от царской генеральши — с молоком ли Дуня Карцова? А она две недели только родила. Прямо ее в Москву на досмотр помчали. А там уж царская генеральша ждет. Обласкала ее, обдарила… А царь тогда Лександр Первый был, а у него брат, Миколай Павлыч. Вот у Миколай-то Павлыча сын родился, а что уж там — не знаю, а только кормилку надо достоверную искать по всему царству-государству. Царская генеральша и похвались: достану такую… из изборов избор. Значит, на какой она высоте то была, генеральша! Доктора ее обглядели во всех статьях — говорят: лучше нельзя и требовать. И помчала ее та генеральша с дитей ее в карете меховой золотой, с зеркальками… с энтими вот, на запятках то… помчали стрелой без передыху, как птицы, и кругом казаки с пиками… В два дни в Питер к самому дворцу примчали. А Дуняша дрожит, Богу молит, как бы чего не вышло. Дате ее кормилку взяли… Ну, она тайком его кормила, ее генеральша под секретом по какой-то лестнице с винтом вываживала. Сперва в баню, промыли-прочесали, духами душили, одели в золото — в серебро, в каменья, кокошник огромадный… Как показали ее всей царской фамилии — шабаш, из изборов избор! Сам Миколай Павлыч ее по щеке поласкал, сказал: "как Расея наша! корми Сашу моего, чтобы здоровый был". А царевич криком кричит, своего требует: молочка хочу! Как его припустили ко
