Я очнулась, когда он задал этот вопрос.

— Ваша мама так страдает, что даже не может говорить об этом ужасном происшествии. Люди очень жестоки, они не понимают этого и все время пристают к ней с вопросами. Но мы-то с вами знаем, что такое душа великой актрисы, как она ранима и чувствительна.

Дирк спрыгнул на пол и, подобравшись к нему, внимательно обнюхал его ноги.

— Какой очаровательный щенок!..

— Он прелесть, — согласилась я. Дирк начал, ожесточенно рыча, грызть кость, которую вытащил из своей тарелки. — Слава Богу, он уже почти вырос.

— Н-да? — Ронни с сомнением посмотрел на собаку. — Мне так не кажется.

— Боюсь, эта клиника не была такой уж замечательной, как обещали в рекламе, — сказала я отцу, сидя напротив него за длинным столом в тюремной комнате свиданий.

Охранник прогуливался из угла в угол за моей спиной, мерно жужжала муха, вероятно потерявшая счет времени и не впавшая в осеннюю спячку. Отец выглядел очень печальным.

— …От операции остались шрамы, довольно заметные, ей постоянно приходится носить очки, как человеку-невидимке. Ну и Ронни тоже не повезло — он ходит в тюрбане, чтобы не показывать красную макушку. Поскольку операция стоила весьма дешево, то особо тщательно к ней и не готовились. И потом, их слишком быстро выписали. Но, я думаю, все пройдет со временем… — Мне хотелось хоть чем-нибудь его утешить, он очень похудел за последнее время, и меня беспокоило, ест ли он вообще. — Ронни пока остается у нас, это очень хорошо, потому что он умеет готовить. Мария-Альба еще не может заниматься кухней.

Бедная Мария-Альба так сильно пострадала от ЛСД, что врач настоял на помещении ее в больницу при монастыре святой Урсулы, где она бывала несколько раз и раньше. У нее были очень сложные отношения с сестрами обители — те постоянно склоняли ее принять монашеские обеты и оставить мирскую жизнь. С годами они как-то смогли договориться, и для религиозной Марии-Альбы встречи с ними перестали быть тяжелым душевным испытанием.

Сестры приняли нас довольно радушно и были ничуть не похожи на чопорных и слащавых воспитательниц, донимавших меня в детстве, но тут же сообщили, что орден считается закрытым и посещения больных не допускаются. Нам все же разрешили передавать посылки и обмениваться письмами.

— Бедная Мария-Альба… — отец покачал головой.

Казалось, он стал от этих новостей еще печальнее. Я вспомнила, что у ворот тюрьмы столкнулась с Мариной Марлоу. Она позировала фотографам и охотно отвечала на вопросы журналистов. Я слышала, как она говорила, что для нее не имеет значения, виновен мой отец или нет, — их дружба превыше всего. Однако я не сомневалась, что она была бы довольна, если бы отца признали виновным, — это придало бы ее собственной славе пикантность и привлекательную скандальность. К тому же и выглядела она весьма вызывающе — с распущенными белокурыми волосами, ярко накрашенная, с чересчур откровенным декольте. Лучше бы ей вовсе не появляться в таком месте.

— Я встретила Марину, — сообщила я отцу, — она, наверное, часто навещает тебя…

— Она принесла мне хорошего вина. Очень дорогого. Не знаю, кто кроме нее способен был бы на такой поступок.

— Ты имеешь в виду, — я понизила голос, — чужих людей?

— Конечно. Сказать по правде, здесь жизнь не сахар, и мало кому захочется навестить меня здесь. Видишь, мне даже пришлось отрезать волосы. — Только тут я поняла, чем объясняется разительная перемена в его внешности, — он сделал короткую стрижку. Лицо его выглядело еще более похудевшим. — Вон там, в конце стола, сидит О'Флаэрти, он предлагал мне табак на целый месяц, если я соглашусь поговорить с ним о театре и обучить его актерскому мастерству.

— Так что у Ронни есть еще время поухаживать за твоей матерью, только думаю, он ей надоест, — он похож на красноглазого кролика в шляпе.

Я некоторое время размышляла над его словами, потом сочла нужным заметить:

— Ронни оказался очень полезен в хозяйстве. Он ни на шаг не отходит от мамы, подает ей пальто и перчатки, приносит чай. И, по-моему, он делает это с удовольствием.

— Н-да, в нем всегда было что-то от старой компаньонки, — он снова мрачно усмехнулся, проведя рукой по остриженным волосам, — вы там, наверное, неплохо живете без меня?

— Нет, конечно! Порция до сих пор боится выходить из дома, хотя полиция нашла дом Дмитрия, его арестовали и обнаружили у него наркотики и оружие. Так что все его дружки тоже теперь в тюрьме, слава Богу… — Я знала, что Порция передала письмо отцу, в котором рассказала о своих несчастьях. — Все, кроме Декса.

Несмотря на эти радостные новости, настроение у меня все равно было нерадужным. Когда инспектор позвонил мне и сообщил, что все бандиты в Оксшотте арестованы, я втайне надеялась, что найдется и Марк-Антоний, но в доме его следов не оказалось. Не удалось арестовать также и Декса. Но Фой заверил меня, что покинуть страну ему не удастся, поскольку все полицейские информированы о том, что его следует задержать, как только он объявится. Признаться папе, что пропал Марк-Антоний, я не могла, — это известие повергло бы его в отчаянье.

— Офелия в последнее время капризнее и вреднее, чем обычно, — мне хотелось перевести разговор на другую тему, — Перегрин Уолмскотт что-то не торопится сделать ей предложение, и она в расстроенных чувствах. Не знает, что делать дальше. Она же и двух недель не может прожить без того, чтобы кто-нибудь не предложил ей выйти замуж.

— Она вся в маму, придется с этим смириться, дорогая. А как Корделия?

— Валяет дурака. — Я чувствовала себя виноватой из-за того, что мало внимания уделяю младшей сестре. — С тех пор как тебя арестовали, она ни разу не была в школе. Мне пришлось объясняться с сестрой Имельдой.

Сестра Имельда была классной наставницей Корделии и, естественно, не преминула позвонить и поинтересоваться, почему та отсутствовала на занятиях. Когда я объяснила, что Корделии необходимо оправиться после потрясения, пережитого в связи с арестом отца, голос наставницы сделался ледяным. Она вовсе не считала, что это серьезный повод для того, чтобы позволять ребенку нарушать школьную дисциплину. И потом, — добавила она недовольно, — всем известно, что Корделия любит преувеличивать и излишне драматизировать слова и поступки, если же мы хотим, чтобы она успешно закончила учебное заведение, то следует свести к минимуму слишком расхолаживающее влияние на нее домашних.

— Не понимаю, — сказала я отцу, — почему она считает допустимым