штаба Красной армии, буквально заваленное подобными жалобами, направило в НКЮ в июне 1921 г. особый запрос, получив следующий ответ: «Все постановления дезертиркомиссий, законно постановленные до этого срока, отмене и пересмотру не подлежат»[413]. Народные суды не имели права пересматривать решения ГКД, кроме того, они были слишком загружены для этой, в глазах многих бессмысленной, работы. Аргументы противной стороны были весьма сильны. Не раз возникали ситуации, когда «…выяснялось, что объявленный дезертиром кр<асноармее>ц не вернулся в срок в часть, потому что, находясь в командировке, заболел и лежал в госпитале, а не явившийся на призыв гражданин незадолго до призыва получил законную отсрочку по месту службы»[414]. По вине почтовых сообщений или банальной канцелярской волокиты эта информация задерживалась. Человек признавался дезертиром, семья подвергалась конфискации, а у кого теперь искать правды? НКЮ упирал на то, что «судебный пересмотр постановлений Комдезов породит на практике целый ряд вопросов о возврате имущества, фактическое возвращение коего ныне невозможно или весьма затруднительно»[415]. Единственный предложенный путь – индивидуальные запросы через Президиум ВЦИК.

В принятый 1 июня 1922 г. Уголовный кодекс был внесен ряд статей, которые более детально раскрывали различные стороны преступления, которое ранее, как правило, обобщенно именовалось дезертирством. Статья 81 касалась уклонения от призыва на военную службу при помощи подделки документов, подкупа должностных лиц «или посредством всяких иных ухищрений». Статья 204 касалась собственно дезертирства как побега («самовольное оставление военнослужащим своей части или места службы с целью уклониться от несения военной службы или от участия в боевых действиях»), а статья 205 – самовольной отлучки. Отдельная статья была посвящена попыткам красноармейцев уклониться от службы или от участия в боевых действиях путем причинения себе повреждений или симуляции болезни[416].

Все это ознаменовало новый подход к проблеме по окончании Гражданской войны. Переход к мирной жизни вызвал расформирование экстраординарных ведомств – комдезертир, известное упорядочивание законодательства и отнесение дезертирства в разряд уголовных преступлений с единообразной и повсеместно действующей системой наказаний.

Вопрос эффективности комдезертир и рациональности создания этих органов представляется весьма спорным. С одной стороны, создание широкой сети антидезертирских органов, повышение внимания к проблеме дезертирства, принцип личной ответственности, сужение специализации сказались на успешности решения одной из основных задач выживания советской власти. Расходование средств и кадров непосредственно на работу комдезертир были сравнительно невелики. С другой стороны, причины массового дезертирства и уклонения преодолены не были и в сложившихся условиях не могли быть преодолены, а создание новых органов создало определенный параллелизм и неразбериху. Тем не менее пирамида комдезертир за почти два с половиной года деятельности, по нашему мнению, полностью доказала свою нужность. Кроме того, само создание этих органов, уже в названии своем широко обнаживших отнюдь не комплементарный для советской власти, но всем известный факт массового дезертирства, было здоровой реакцией молодого государства на вызов времени. Именно реакция на проблему, а не ее наличие многое говорит о состоятельности власти.

1.3. Особенности функционирования механизма комдезертир

Созданная в чрезвычайных условиях пика Гражданской войны невиданная доселе система комиссий по борьбе с дезертирством объективно не могла действовать как слаженный механизм. Этому не способствовали ни постоянное декретотворчество и изменение полномочий и статуса комдезертир, ни фронтовая обстановка, ни качество кадров и материально-техническое обеспечение. Неизбежное вмешательство в деятельность комдезертир партийных органов, военных комиссариатов, армейского руководства еще более усложняло положение. В качестве одной из основных причин, препятствующих успешной борьбе с дезертирством, глава Новгородской ГКД Бендер справедливо назвал «запутанность прав, обязанностей и взаимоотношений председателей комдезертир с другими учреждениями»[417].

Связь между различными уровнями пирамиды комдезертир (волость – уезд – губерния – округ – центр) осуществлялась рассылкой циркуляров и приказов, «но главным образом живым словом» – инспекционными поездками уполномоченных, на съездах председателей комиссий. ГКД ежемесячно должны были получать полный и обстоятельный отчет о результатах работы УКД, об остроте «дезертирского вопроса» в том или ином уезде, после чего туда направлялись распоряжения и инструкции, корректирующие и направляющие деятельность комдезертир.

При рассмотрении взаимоотношений ГКД с УКД и ВКД на Северо-Западе становится очевидно, что чем ниже их уровень, тем меньше было порядка. В одном из отчетов Петроградской ГКД об исполнении некого постановления читаем: «К великому сожалению, означенное постановление, как и вообще многие распоряжения Губкомдезертир, Уездкомдезертир не выполняются в точности с самой простой формальной стороны и Уездкомдезертиры… никак не могут изжить вкоренившуюся в их работу шаблонную фразу „на рассмотрение“»[418]. К УКД предъявлялись претензии в работе спустя рукава, безынициативности, в том, что те даже не предоставляли существенной информации и отделывались отписками. Другой крайностью было самоуправство. После одного трагичного инцидента в городе Холм (Псковская губерния) ОКД телеграммой от 25 сентября 1919 г. строго наказала всем УКД «не выносить никаких своих личных приговоров [по] отношению [к] дезертирам [и] не подвергать таковых наказанию»[419].

ГКД во взаимоотношениях с УКД неизменно оказывались в положении надзирателей и понуканиями, угрозами, репрессиями пытались заставить их выполнять необходимую работу. Председатель Петроградской ГКД А. С. Славатинский раскритиковал и стиль, и содержание очередного отчета (15 февраля – 1 марта 1920 г.) Ямбургской УКД, в котором ее глава жаловался на сильное распространение дезертирства и укрывательства в уезде при почти нулевой поддержке со стороны ВКД и «легкомысленном отношении к дезертирству» сельских властей. В отчете упоминались и «…бесчинства проходящих воинских частей в отношении крестьян». Текст данного документа испещрен замечаниями Славатинского: «давать факты и цифры, а не фразы», «голословно, а потому не убедительно», «надо не констатировать плохое состояние работы, а работать. Ваши крестьяне укрывают дезертиров – применяйте репрессии, а не жалуйтесь на это, требуйте, заставляйте Волкомдезертир и Сельские советы выполнять наши приказания»[420]. В подобном духе пытался «расшевелить» уезды председатель Псковской ГКД И. С. Шпынев: «Несмотря на целый ряд приказов, циркуляров и распоряжений, изданных уездкомдезертир, все волкомдезертир до настоящего времени еще продолжают заниматься разгильдяйством и канцелярской волокитой и разными отписками, которых совершенно не подобает разводить учреждению, стоящему на страже и интересах республики… довольно, товарищи, жить спустя рукава и смотреть сквозь пальцы»[421]. Его резолюции на докладах с мест также были весьма резкими, раздраженными. На одном из протоколов Великолукской УКД лета 1920 г. стоит его помета: «бросьте совещаться и жевать уже достаточно разжеванное в инструкции Губкомдезертир, а приступите к работе: разбейте уезд на районы, выясните, каким количеством сил вооруженных (Военком) и партийных (Компартия) располагаете… и затем приступайте к работе»[422]. Ниже он пытался приучить комиссию к соблюдению субординации, осуждая их попытки «кричать» в ОКД, минуя ГКД.

У местных комиссий, в свою очередь, было достаточно