Шрифт:
Закладка:
Даниил узнает содержание сна Навуходоносора и его истинное значение во время посланного ему свыше пророческого сна (Дан 2, 19), однако мы ничего не узнаем об этом первом откровении, данном Даниилу, – весь дальнейший текст является пересказом сна Навуходоносора, сделанным Даниилом. Он открывается стихами 28-29, явно представляющими собой дублеты одного и того же оригинального стиха, причем оба варианта дают нам интересные подробности описываемой ситуации. В стихе 28 содержание сна относится к
– фраза, которая в Синодальном переводе переводится как «последние дни». Это выражение соответствует ивритскому , выражению, в библейском языке первоначально использовавшемуся как указание на период времени в отдаленном будущем[141], но позднее, в книгах пророков и кумранских текстах, получившему эсхатологический смысл[142]. Примечательно, что в следующем стихе интерес к отдаленному будущему приписывается самому царю: «Ты, царь, на ложе твоем думал о том, что будет после сего, и Открывающий тайны показал тебе то, что будет» (Дан 2, 29). Эта ремарка возвышает образ Навуходоносора, рисуя его в качестве созерцателя будущей мировой истории. Подобная оценка личности вавилонского царя исподволь подготавливает историю 4 главы, в которой Навуходоносор выступает в качества рассказчика и главного героя.Предметом сна Навуходоносора оказывается огромная статуя, состоящая из четырех металлов и разбитая камнем, оторвавшимся от горы «без содействия рук». Возможно, первоначальный испуг царя (Дан 2, 3) объясняется тем, что он предположил, что эта статуя символизирует его самого – толкование, имеющее некоторые основания в самой книге Даниила (именно так Даниил толкует огромное дерево в Дан 4), однако все же оказывающееся неверным. Огромная статуя в данном случае символизирует весь ход мировой истории, точнее четыре языческие империи, которые будут существовать со времен Навуходоносора.
Сам образ гигантской статуи представляет значительный интерес как в контексте культуры древнего Востока, так и в контексте самой книги Даниила. Явление гигантских статуй во сне царя является достаточно распространенным мотивом. Наиболее древним свидетельством такого рода является рассказ о явлении гигантской фигуры во сне шумерскому царю Гудеа. В толковании сна, полученном царем от богини Нанше, он узнает, что этой фигурой был бог Нингирсу, которому Гудеа должен воздвигнуть храм в Лагаше. Другим примером подобного рода является сон фараона Марнептаха, в котором он видел огромную статую бога Птаха, вручившего ему меч для войны с ливийцами[143]. Наиболее любопытные параллели с историй сна Навуходоносора мы находим в истории Птолемея Сотера. История основания им культа Сераписа приводится в трактате Плутарха «Об Исиде и Осирисе»: «А Птолемею Сотеру приснился колосс Плутона в Синопе, хотя царь его не знал и никогда не видел, каков его облик; и колосс приказал доставить его как можно скорее в Александрию. Ничего не ведая о нем и раздумывая, где бы он мог находиться, царь описал видение друзьям, и нашелся один путешественник, Сосибий, заявивший, что видел в Синопе точно такой же колосс, какой привиделся царю. И вот царь отправляет в путь Сотелия и Дионисия, которые, потратив много времени, с трудом и не без божественного содействия похитили и увезли статую» (Об Исиде и Осирисе. 28). Здесь мы видим рассказ о царе, увидевшем во сне гигантскую статую божества и после этого сна установившего ее в своей столице. Этот сюжет, возможно, проясняет связь между 2 и 3 главами книги Даниила. Сразу же в начале третьей главы повествуется о том, что Навуходоносор «сделал золотой истукан, вы-шиною в шестьдесят локтей, шириною в шесть локтей, и поставил его на поле Деир в области Вавилонской» (Дан 3, 1). Примечательно лексическое совпадение между 2 и 3 главой – в обоих случаях статуя обозначается словом םלצ. Таким образом, мы имеем дело с «бродячим мотивом», характерным для литературы Ближнего Востока. Так, история сна Птолемея Сотера напоминает уже упомянутый нами выше сон шумерского царя Гудеа, где ему также является гигантская фигура бога, требующего построения посвященного ему храма.
Возможно, что в основе этого рассказа может лежать традиция, связанная с образом последнего вавилонского царя Набонида, известного интересом к собственным сновидениям, которым он приписывал религиозный смысл, и пытавшегося утвердить в Вавилоне культ лунного бога Сина вместо почитавшегося вавилонским жречеством Мардука. В своих надписях Набонид сообщает, что в начале правления ему во сне явился бог Син, повелев восстановить свой разрушенный храм в ассирийском городе Харране, обещая его скорое освобождение от власти мидян. После падения разгромленной Киром Мидийской державы Набонид овладел Харраном и действительно произвел торжественное восстановление храма Сина. В «Вавилонском памфлете о Набониде» (Verse Account of Nabonidus) – пропагандистском сочинении, созданном вавилонскими жрецами после персидского завоевания, кроме того сообщается о воздвижении царем статуи Сина: Набонид «сделал образ божества, которого никто никогда не видел в стране, поставил его в храме и разместил его на пьедестале. Он украшен ожерельем из ляпис-лазури, коронован тиарой, образ его как Луны в затмение»[144]. Как видно, последовательность событий в Дан 2–3 очень напоминает реальные события, произошедшие в правление Набонида, и вполне вероятно, что книга Даниила здесь доносит до нас отзвуки истории этого периода (см. ниже)[145].
Однако статуя, явившаяся Навуходоносору во сне, в тексте книги Даниила обозначает уже не бога, а служит символом последовательного развития мировой истории. Это обстоятельство побудило А. Бентцена и М. Хенгеля сопоставить ее с концепцией «великого человека», микрокосма как символа макрокосма, известной в орфических, герметических и иранских представлениях[146]. Подобная аналогия выглядит интересной, однако приведенная выше параллель между сном Навуходоносора и явлениями богов царям в ближневосточной традиции заставляет усомниться в надежности подобного отождествления. Как бы то ни было, основной акцент в повествовании делается на материалах, из которых изготовлена статуя. Она выполнена из последовательно сменяющих друг друга четырех металлов и глины: «У этого истукана голова была из чистого золота, грудь его и руки его – из серебра, чрево его и бедра его медные, голени его железные, ноги его частью железные, частью глиняные» (Дан 2, 32–33). Концепция четырех веков, каждый из которых связан с определенным металлом, широко известна в мировой литературе. Наиболее древним из такого рода свидетельств является поэма Гесиода «Труды и дни», где говорится о пяти веках, последовательно сменяющих друг друга – золотом, серебряном, медном, героическом и железном. Мотив «героического века» безусловно не укладывается в схему четырех эпох, символизируемых разными металлами – судя по всему, он происходит из попытки Гесиода приспособить
