–Я…– Что говорить, а что нет? Отец не умеет интриговать, оттого-то они и оказались так беззащитны.– Я просто вышла прогуляться. И ужинать дома не буду, пойду вПалаццо Медичи.

–Я не слышал, чтобы тебя приглашали.

–Это было после вашего ухода. И ктому же вы знаете, нам там всегда рады. Хотите пойти со мной? Вам не стоит сидеть дома безвылазно…

–Нет. Нет.– Лицо Витторио казалось почти безумным. Свеча у него в руке дрожала.– Обязательно ли тебе сегодня туда идти, доченька? Шпион подумает, ты идешь донести…

–Отец, прошу вас, не надо.

Витторио закрыл глаза. Цинтия чувствовала его боль, но не могла больше терять время.

–Мне пора одеваться, иначе я опоздаю к ужину и вынуждена буду извиняться.

–Хорошо. Тогда… выпей хотя бы со мной вина, раз мне предстоит ужинать в одиночестве.

Цинтия улыбнулась. При всех своих слабостях он был хороший человек и лучший врач во Флоренции, и она очень, очень его любила. Она взяла кубок. Это был сладкий, горячий пунш из красного вина, ее любимый, и она выпила почти до дна.

–Спасибо, отец.

Витторио кивнул, взял кубок и пошел к двери.

–Отец… Если я попрошу, Лоренцо отрядит стражников меня проводить. Вам так будет спокойнее?

Он снова кивнул – слезы покатились у него по щекам – и быстро закрыл дверь.

Цинтия вернулась к туалетному зеркалу и, поскольку уже заметно стемнело, зажгла еще две свечи. Пламя прыгало и дрожало. Цинтию бросило в жар. Она глянула в окно. Стул под ней как будто качался. Она встала; стул упал с далеким, гулким стуком. Цинтия повернулась, взметнув полукругом полу плаща, и посмотрела на закрытую дверь. Та выгнулась. Комната кружила и плыла. Цинтия сделала шаг – пол начал уходить из-под ног. И лишь одно в голове было ясно и четко: рецепт снотворного в вине. Поздно было вызывать рвоту в попытке его извергнуть.

Поздно, поздно, поздно.

Сознание затопила тьма.

Цинтии снились мать и брат: они были в аду такого рода, в какой она никогда не верила, на острове, окруженном пылающим озером, и когда Цинтия тянулась к ним, пламя взметалось выше. Ближе подойти она не могла – оно бы поглотило их за мгновение до того, как она до них доберется. Пламя не обжигало Цинтию, но у нее не было лодки или чего-то, что можно перекинуть через огонь. И все же ни один разумный бог, достойный осмысленного почитания, не сотворил бы бесконечную кару; значит, должно быть какое-то решение головоломки, какой-то выход.

И как раз когда Цинтия его вроде бы нашла, она проснулась, ничего не помня, кроме лиц в огне.

Она была в ночной рубашке. Возле кровати стоял Витторио с едой на подносе. Цинтия понимала: он ее отец и врач, каждый день принимающий женщин, но то, что он ее переодел, казалось еще более грубым посягательством, чем то, что он опоил ее сонным зельем.

В окно бил прямой солнечный свет, что означало вечер. Но вечер какого дня? Следующего, решила Цинтия. Отец мог усыпить ее на любое время, но он бы не стал рисковать, что она умрет с голоду, а чтобы есть, она должна бодрствовать.

Он сказал:

–Я принес тебе…

–Вы прекрасно знаете, что я к этому не притронусь.

Он взглянул на свои руки, держащие поднос.

–Извини, что я… так поступил. В еду ничего не подсыпано.

–Тогда и ешьте ее сами.

Она спустила ноги на пол, села. Голова еще не совсем прояснилась. Витторио поставил поднос, положил руку ей на плечо и потянулся к изножью кровати за халатом.

Цинтия посмотрела на отца в упор и поняла, что ее взгляд его ранит. Но ей было все равно.

Она встала, сбросив его руку, подошла к шкафу и вытащила первое попавшееся платье. Витторио пытался что-то сказать, но не находил слов. Цинтия швырнула платье на кровать, двумя руками ухватилась за ночную рубашку, стянула ее через голову и осталась стоять – голая, дрожащая, непокорная.

Отец прошел мимо нее и вон из комнаты, обернувшись, только чтобы закрыть за собой дверь.

Цинтия начала одеваться. На полу рядом с ногой блеснуло что-то металлическое: подвеска-крокус. Цинтия подняла ее и держала в кулаке, пока подвеска не согрелась, а на ладони не отпечатались лепестки.

Стол в парадном зале Палаццо Медичи был накрыт на двадцать человек, но сидел за ним лишь один: Марсилио Фичино пил вино и закусывал.

Он поднял глаза на Цинтию и как будто не сразу ее узнал.

–О… дотторина. Входите. Садитесь. Здесь на всех хватит.– Он встал, по-прежнему держа кувшин с вином, пересел на следующее место, наполнил новый кубок, зачерпнул ложкой нарезанные фрукты из мисочки рядом с кубком.– Я знаю, как это делать. Начинаете с одной стороны и передвигаетесь по кругу.

–Где мессер Лоренцо?

–Лоренцо… нездоров. А мессера Джулиано спровадили… извините, проводили вПизу, он должен привезти профессоре дотторе Леоне. Препроводили? Выпроводили?

–Так в доме никого нет?

–Я есть. Вы есть. Он есть. Празднества Лоренцо без Лоренцо не в радость.

Цинтия внезапно поняла, что Фичино не просто пьян, и даже не особенно пьян. Поэта бросили одного, что растравило в нем меланхолию, а людей его темперамента меланхолия может свести в могилу.

Она выбила из его руки кубок, залив красным вином ярды скатерти и посуду, потом взяла Фичино под локоть и подняла. Ему потребовалось время, чтобы утвердиться на хромой ноге, однако скоро Фичино уже стоял, глядя на Цинтию. Тоска в его глазах грозила затянуть и ее. Она попросила богов, насылающих видения, не разлучать душу Фичино с телом хотя бы ненадолго.

–Хорошо, дотторина. Ваш раб. Что вам угодно?

–Велите отнести Лоренцо в тихую комнату.

–Он не может стоять.

–Значит, вместе с кроватью! Еще потребуются жаровня и котелок. И две бутылки бренди.

–Что с ним, дотторина? Он рожает?

Цинтия едва не дала ему пощечину, но заметила слабую улыбку и поняла, что к философу вернулось его переменчивое настроение. Сама она улыбаться не могла, но видела, что сФичино все будет хорошо.

Если, конечно, Лоренцо не умрет, но в таком случае ничто не имеет значения.

Лоренцо де Медичи умирал.

Руки и ноги у него скрючились и мучительно ныли, а любое движение доставляло нестерпимую боль. Однако это было еще не худшее. Кожа стала горячей и очень сухой, иЦинтия знала, что у него все зудит; почки начали отказывать, и близился миг, когда ничто на земле его не спасет… за исключением средства, которое спасло Галеаццо Марию Сфорцу. А она скорее убила бы Лоренцо, чем такое допустить.

Цинтия захлопнула дверь тихой комнаты, услышала, как заперся засов. Ключи были уЛоренцо иДжулиано. Либо один брат откроет дверь, либо другой.