Рейнар оттянул воротник.

–Прошлой зимой, синьор, герцог был голоден, а я – рядом. Лодовико очень пристально следит за… донорами своего брата, не заразились ли они. Мне приходилось действовать очень осторожно.

Он показал маленькие черные шрамы над ключицей.

–Извините, Рейнар. И вы… заражены?

–Нет, милорд. Тех, кого заразил, герцог заколачивает в сундук. Сундуки держит у себя в комнате и сидит там наедине с ними, слушает. Называет это своей палатой равных.

–Благая Венера, Галеаццо…

Цинтия не могла оторвать взгляд от мальчика. Он немного походил на ее брата. На подбородке у него высыхала слюна.

–Этот сбежал,– продолжал жестокий голос Рейнара.– Я поймал его, приманив на котенка…

–О, довольно!– воскликнул Джулиано.

–Это хирург?

Цинтия до нелепого смутилась от того, что все на нее смотрят.

–Да,– сказала она.– Сейчас?

–Это все равно придется сделать,– ответил Рейнар.– И уменя уходит много сил на то, чтобы его удерживать. Знакомы ли вы с…

–Я знаю, как это делается.– Цинтию внезапно разобрала злость.– Думаете, я испугалась?

–Извините, мадам,– мягко сказал Рейнар.– Я и сам довольно напуган.

Она глянула на шпиона, вернее, попыталась глянуть; лицо его не удавалось увидеть четко. Магия, подумала Цинтия, как иллюзия голой руки чуть раньше. Интересно, мелькнула у нее мысль, как он выглядит на самом деле и может ли увидеть себя в зеркале.

–Снимите с него рубашку,– сказала она, затем вытащила из сумки скальпель и машинально протерла спиртом, прежде чем сообразила, что чистота сейчас неважна.

Рейнар снял с себя пояс и стянул мальчику руки.

–Боль разрушит заклятие,– сказал он.– Мессер Джулиан…

Джулиан взял мальчика за щиколотки, аРейнар опустил его на каменный пол и придавил ему плечи.

–Мадам?

Цинтия встала на колени, держа скальпель в правой руке, и принялась левой отсчитывать ребра. Грудь у мальчика была очень тощая. Надо было проткнуть внешний край легкого в вершине треугольника, основание которого составляют нижняя и верхняя полые вены, и рассечь жгут нервов на верхушке сердца.

Она услышала, что Лоренцо молится Минерве-целительнице. Правильно, наверное. ИАсклепию тоже можно бы помолиться. После нервов сердца предстояло рассечь шейную часть позвоночника. Станет ли кто-нибудь из богов-врачевателей внимать кому-либо из семьи Риччи после того, как они с отцом поступили? Мужчины могли бы справиться и сами, всадив кинжал в сердце и шпагу в шею. Зрачки у мальчика сжались в булавочные головки. Еще чуть-чуть. Невежды обычно втыкают кинжал не туда, говорил ее учитель анатомии.

–Теперь держите его.

Прости меня.

–Не так и много крови.

–Да. Переверните его.

Второй удар был проще.

–Чего хотел мессер Лоренцо?– спросил Витторио Риччи.

–Я сделала хирургическую операцию мальчику в его доме.

От усталости и омерзения уЦинтии не было сил выдумывать что-нибудь еще, аВитторио и не спрашивал. Он взял записку со стола, за которым сидел, и протянул Цинтии.

–Еще одна,– сказал он.– Подсунули под дверь.

Она прочла:

Ученейшие врачи!

Мы чрезвычайно довольны и тем, как продвигается дело со здоровьем мессера Лоренца, и вашей похвальной скрытностью в этом деле.

Не премините любезно прописать лечение и мессеру Джулиано, как указывалось в предыдущем письме.

Когда курс лечения достигнет цели, ваши родные смогут завершить свой визит у нас и вернуться к свету, теплу и воздуху.

Ваши недремлющие.

–Теперь ты видишь, что я был прав,– сказал Витторио.– Если бы мы показали Медичи первое письмо, твоих матери, брата и сестры уже не было бы в живых.

Цинтии нечего было ответить.

–Я сделал новую настойку. У нее вкус безвременника, а содержание мочевых солей в два раза больше, чем в предыдущей. Я не ждал, что соли подействуют так эффективно; возможно, нам и не придется прибегать к чистой настойке безвременника…– Витторио снова глянул на письмо.– Не знаю пока, как быть сДжулиано. Впрочем, ядов хватит на всех.

Цинтия, чувствуя пустоту в груди, повернулась и пошла прочь.

–Я не хотел тебя втягивать,– сказал Витторио Риччи ей вслед. Голос его дрожал.– Но за нами наверняка постоянно следят. Ты слышала, что мессер Лоренцо говорил про шпионов…

Он зарыдал. Цинтия остановилась было, но передумала. Пусть плачет. Пусть плачет за них обоих.

Она и впрямь думала о шпионах.

Она заглянула в кухню, взяла яйцо, апельсин и мисочку с топленым салом. Потом ушла к себе в спальню и заперлась.

Цинтия сняла плащ, затем платье и водной рубашке села перед туалетным зеркалом. Рядом с зеркалом висел карандашный рисунок, ее портрет, сделанный художником из Винчи – подарок за разрешение посмотреть, как она вскрывает труп. Цинтия поглядела на рисунок, в зеркало, проследила на лице и шее линии костей и мышц. Сняла ожерелье, положила на стол.

Разбила яйцо в мисочку, отложила скорлупу и кисточкой нанесла белок на лицо – больше в уголках рта и глаз, меньше в остальных местах. Обмахнулась, давая белку высохнуть и стянуть кожу.

Смесь топленого сала с золой сделала ее волосы серыми, тусклыми и клочковатыми. Когда белок высох, она очистила апельсин и корочкой нанесла бурую краску.

Потом взяла ожерелье, надавила на подвеску-крокус и повернула; лепестки раскрылись на крошечных петлях. Даря ей эту подвеску, Лоренцо отпустил глупую романтическую шутку про любовные снадобья, подсыпаемые в вино ничего не подозревающим мужчинам. Цинтия взяла из врачебной сумки склянку с голубоватым кристаллическим порошком, наполнила золотой цветок цианистым калием и закрыла лепестки.

Щипчиками и скальпелем она вытащила из яичной скорлупы пленки и вырезала два кружка с дырочками посередине. Подалась к зеркалу, оттянула веко, аккуратно приклеила пленку к глазному яблоку, так чтобы дырочка пришлась точно на зрачок. Затем повторила то же с другим глазом.

Двигаясь больше на ощупь, она достала из шкафа длинное серое платье с капюшоном и пелериной. Надела белые чулки и коричневые сандалии. Извлекла из чулана резной посох. Ожерелье упрятала в пояс.

Из дома Цинтия вышла через черный ход. Она надеялась, что не многие вспомнят слепую сивиллу из «Vita Juliani» Лоренцо.

Некоторое время она брела закоулками, привыкая опираться на клюку и смотреть почти незрячими глазами, моргая как можно реже.

Она подошла кАрно, глянула через реку на высокую башенку Палаццо Веккьо и на огромный купол Пантеона Брунеллески, чудо Флоренции, ярко сиявший в вечернем свете. Воздух был совершенно чист, никакой дымки.