Шрифт:
Закладка:
– Не возражаете, если я возьму ее ненадолго? – с просил я. – Мы переснимем ее для газеты, а потом я привезу ее назад.
Но старик уже аккуратно складывал листок.
– Нет, это невозможно, – с казал он, пряча его в свой мешочек.
Альберт насмешливо ухмыльнулся.
– Дед очень гордится этой фотографией, – сказал он. – Хотя она всего-навсего выдрана из книжки. А теперь, дедушка, покажи белоглазому твою медаль. Ею он тоже очень гордится.
– Я ездил в Вашингтон и встречался с президентом, – похвастался старик.
– С Гербертом Гувером? – уточнил я.
– С Гровером Кливлендом [31].
– В каком же году это было, сэр?
– В восемьдесят шестом, – ответил Вейлор. – Большой Белый Отец вручил мне эту медаль мира. – Он протянул мне медаль, чтобы я мог восхититься. Гравировка на ней за пятьдесят лет изрядно истерлась, но профиль президента еще можно было различить. Однако, хотя я вечно путаю наших президентов, это был вовсе не Гровер Кливленд.
– Разве это не Честер Артур [32]? – спросил я.
– Да, верно, – ответил Джозеф Вейлор. – Он был Большим Белым Отцом до Гровера Кливленда.
Альберт снова ухмыльнулся.
– Они повсюду валялись в Белом доме. Слишком дешевые, чтобы новые делать. Вот так: истребили индейцев, украли их земли, а тех, кто уцелел, держат в неволе. А за все беды дали по никому не нужной побрякушке.
– В моем внуке бурлит ненависть, – заметил старик.
Я настроил камеру и снял Джозефа Вейлора крупным планом. Потом мы пили кофе у костра, и я взял у старика интервью.
– Я из чук-аенде, – начал он забавным «ораторским» голосом, подкрепляя рассказ выразительными жестами. – Из рода великого вождя Кочиза, он – мой дядя. Мы считаем себя единственными настоящими чирикауа. Белоглазые считают нас одним народом – а пачами, но это совсем неправильно. Все племена разные, и даже среди тех, кого белоглазые называют чирикауа, много разных племен. Мы всегда жили поврозь, каждое племя на своей земле, только иногда сходились вместе – на праздник или просто повидаться. Ради набега или войны. И часто брали себе жен из других племен. Я женился на девушке из ндендаа из племени вождя Джуха, к этому племени принадлежал и Джеронимо. Что бы ни говорили белоглазые, вождем Джеронимо никогда не был, он был ди-йин, шаман. Несколько лет я жил с ндендаа в Мексике. Всего у меня было четыре жены, много детей и внуков. Те из них, кто еще жив, распространились по всей земле, словно трава.
– Читателям «Дуглас Дейли Диспетч» было бы интересно узнать, как вышло, что вы стали проводником-разведчиком у белых, – сказал я.
– После того как мы склонились перед нантан-лупаном, – продолжал старик, – нас отправили жить в округ Сан-Карлос. Это жуткое место. Мы все ненавидели этот край. Там жарко и сухо, там нет дичи, а провизию, которую обещало ваше правительство, так и не привезли. Многие подались в проводники-разведчики. Нантан-лупан о нас заботился. К тому же это было для нас последней возможностью остаться воинами, остаться мужчинами. Ничего другого мы не могли придумать. Нам разрешили иметь оружие, разрешили покидать округ вместе с солдатами, вернуться в горы, в ту землю, которую мы любим.
– И охотиться за своим собственным народом, – с горечью добавил Альберт.
Мне не хотелось говорить это вслух и было ужасно жаль старика, которому собственный внук выказывал такое неуважение, но у меня и у самого это в голове не укладывалось.
Джозеф Вейлор бросил на юношу тяжелый взгляд.
– Ты знать не знаешь, каково нам пришлось в те времена, – тихо сказал он.
– Зато я знаю, что Джеронимо никогда не служил белоглазым, – возразил Альберт.
– Мой внук уверен, что я – предатель, – печально сказал Джозеф Вейлор. – Как и многие в нашей резервации. Он верит, что Джеронимо был великим героем нашего народа. Однако другие считают, что Джеронимо принес нам многие беды. Он был лукавый человек, многие видели, как он лгал и пил, а его вылазки из нашего округа сделали жизнь остальных гораздо хуже. Вот по этой самой причине многие из нас подались в разведчики-проводники. Нантан-лупан говорил нам, что мы помогаем ему справиться с Джеронимо и другими такими же, чтобы жизнь всех апачей стала лучше, а чирикауа выделили собственную землю.
– Да, а теперь, дедушка, расскажи белоглазому, как вам отплатили за честную службу в армии Соединенных Штатов, – сказал Альберт; он встал и рукой показал на мой блокнот. – Может быть, он напишет об этом в своей газете.
Вейлор спокойно посмотрел на него.
– Мой внук отравлен ненавистью, – печально сказал он, – так отравлен, что ненавидит даже собственного деда.
Это правда, я и сам чувствовал, как от Альберта Вейлора исходят горячие волны злости и ненависти.
– Когда моего деда и еще несколько разведчиков послали в 1886 году в Вашингтон, – сказал Альберт, – Большой Белый Отец, – эти слова он произнес с подчеркнутым сарказмом, – обещал им собственную резервацию. Но вместо того чтобы отправить их домой, президент отослал их во Флориду. Там их держали взаперти в армейском форте Сент-Огастин, а когда Джеронимо окончательно сдался, его и его соратников отвезли туда же. Разумеется, все они презирали моего отца и других, кто служил разведчиками, и обращались с ними как с предателями. Дед вместе с Джеронимо и остальными провел в заключении двадцать семь лет, сначала во Флориде, потом еще в каком-то форте в Алабаме, наконец, в Оклахоме. И все это время он жил среди тех, кто считал его предателем своего народа. И только в 1913 году им разрешили вернуться в родные края. Но и тогда нам не дали собственной резервации, которую пообещали, и мы должны жить с другими апачами в Мескалеро. Вот так белоглазые отплатили моему деду за верную службу. А он до сих пор носит медаль, которую ему дал Большой Белый Отец. И он до сих пор изгой для своего народа.
Мой последний вопрос казался очевидным.
– Что заставило вас снова прийти на помощь белым, мистер Вейлор? – спросил
