Я не плавала на лодке более трех лет, но, как только ступила на палубу, ко мне вернулись воспоминания из жизни до Посейдона. Я вспомнила, как плыть. Вспомнила, как прислушиваться к ветру, каково это – чувствовать его на своем лице, лавировать туда-сюда, пока сестры парят над мачтой в качестве дозорных. Я родом из Океана. Я морской поэт. Наконец-то я была дома – на воде, а не на суше.

Мне не терпелось вытащить сети.

Подняв якорь в то первое солнечное утро, я ощутила прилив мужества и решимости, трепет силы. Плавание под парусом мне знакомо, но эти ощущения я почувствовала впервые. Мы отправились в путь, и теперь я стала путником в лодке. Персей остался стоять наверху – слепой, застрявший на скале. Жизнь предлагает странные зеркала.

Я очень долго не была в воде, потому что боялась Посейдона. Но он больше не пугал меня. То, что Посейдон совершил со мной той давней ночью, лишь один из маленьких кирпичиков моего дома. Того огромного дома, который я построила, в котором жила и который стал невероятно красивым – вопреки злым намерениям Посейдона. На самом деле он дал мне знание. Что бы ни случилось, я всегда буду Медузой.

Изменения, произошедшие со мной из-за него и Афины, вынудили меня думать, будто я потеряла контроль над собой на долгие годы. Стоило Персею прийти в пещеру со своим мечом – все поменялось. Я гордилась тем, кто я есть, и имела такое же право на жизнь, как и Персей. Они все испытывали меня, пытались узнать, не сломаюсь ли я. Но я устала от мужчин и богинь, которые управляли приливами и отливами моего душевного состояния, заставляя занимать оборонительную позицию.

Я доверилась Персею. Думала, что он моя единственная настоящая надежда. Но оказалось, что моей единственной настоящей надеждой являюсь я сама.

В море моим змеям нравилось ощущение движения. Они не расслаблялись ни на минуту, наблюдая за дельфинами, морскими свиньями, за выныривающими из глубины русалками, которые удивленно смотрели на меня и в волосы которых были вплетены ракушки. Это невероятное ощущение, когда русалки с удивлением разглядывают тебя, но я помахала им, и они помахали в ответ.

Я чувствовала себя величественно и устрашающе, ко мне вернулось чувство из детства, когда я принадлежала лишь себе. Что бы я ни говорила и ни делала, все откликалось внутри моей души. Как змея, пожирающая собственный хвост, как умирающее каждый день солнце, к утру я снова воскресала. И куда мы с сестрами направлялись? Не к землям тумана и меланхолии, не к землям крови и дыма. С меня всего этого достаточно: я не хотела стать одной из тех душ, что бродят по миру в поисках чего-то недосягаемого. Мы остались на воде и просто плыли.

Однажды я подумала, что мы похожи на уродов: мои сестры – высоко в небе с широко распахнутыми крыльями, я – внизу, на палубе, со своими змеями, струящимися, как ленты. По обеим сторонам носа лодки – собаки, мех которых отливал золотом на солнце. Но теперь я уверена, что мы выглядели великолепно.

Первые годы я вспоминала о Персее и видела страшные сны, просыпалась с мыслями о Данае и Дриане, которые гадали, куда запропастился их любимый мальчик. Пришлось ли Данае выйти замуж за Полидекта или удалось избежать этой участи? Я надеялась, что второе. Думала, что напишу им. Я могла бы даже посетить Серифос: вдруг они меня поймут? Но мне нельзя рисковать. Материнское горе увидит во мне чудовище, а не девушку, которая вручила свое доверие мальчику, не знавшему, что с этим делать.

Я не хотела, чтобы смерть Персея стала крахом моих надежд на любовь. После событий на острове я переживала, что любовь возможна лишь тогда, когда ты не можешь по-настоящему увидеть другого. Неужели любовь истинна, только когда один из возлюбленных прячется за щитом или камнем или когда один из вас мертв и не может ответить? Мы построили в своих головах идеальные картинки друг друга, но Персей не просил голову со змеями, как и я не просила размахивать мечом. Теперь-то я понимаю, что мы никогда не могли быть вместе: он оказался не в состоянии принять меня такой, какая я есть. Стено права: надо было сказать Персею, кто я, потому что в итоге это уберегло меня от заблуждения, будто романтика сможет спасти меня. А он любил меня? Как можно любить кого-то и хотеть отрубить ему голову? Считайте меня наивной, но это странная любовь. Персей был одинок. Его тянуло ко мне, как и меня – к нему. Но в тот день в нем говорило что-то более громкое, чем любовь.

Если я влюблюсь в кого-нибудь и расскажу ему о своей силе, а он решит уйти – я буду в агонии. Как мне объяснить мужчине, что я действительно хочу, чтобы он увидел меня? Но тогда он заплатит за подобное удовольствие собственной жизнью. Поцеловать его – значит убить. И я не уверена, что он прислушается к моему предупреждению. Персей же не послушал. Он думал, что знает, что делает. Может, найдется человек, у которого получится держать удобную дистанцию. Это известно лишь богам.

Мы продолжаем плыть, петляя по миру на украденной лодке. Очень редко бросаем якорь у берегов, чтобы я выходила на сушу. Не потому, что я боюсь быть увиденной, а потому, что не хочу, чтобы в моей жизни стало больше ненужных каменных людей. Я живу снаружи, в голубых глубинах, окаймляющих наши города, равнины и пляжи. Это своего рода пожизненный приговор – никогда не приближаться к человеку: если возлюбленный бросит на меня хотя бы взгляд, его жизнь закончится. Я могла бы собирать людей, как фигурки, расставлять их в виде картин на палубе. Эвриале это понравилось бы.

Я не одинока. Самосознание – великий враг одиночества, тем более мои бессмертные сестры со мной. Океан – наш компаньон, как и собаки. И вы, конечно же, тоже здесь, слушаете меня. Путешествуя по миру, я заметила, что нас слушает все больше людей. Я чувствую их. Знаю, что у них есть вопросы. Я ощущаю глубокую вибрацию в небе и звездах, и мне хочется дать свой ответ.

Странно это. Может быть, тому виной время, проведенное с сестрами, для которых время ничего не значит. Но я чувствую, что буду