Будьте настороже с теми, кто рассказывает вам историю. Очень долгое время я могла лишь слушать шум. Но я верила, что мое время настанет. Я знала, что однажды смогу рассказать вам обо всем.

Несколько дней я не могла поверить в увиденное: как мягкая плоть Персея затвердела, навечно превратившись в камень, который будет подвержен ветру, дождю и солнцу. Кажется, это случилось с кем-то еще. Но с тех пор я так далеко зашла. Он меня многому научил, сам того не осознавая.

После того как Персей превратился в камень, я вынесла его из пещеры, чтобы осмотреть при ярком свете, и оставила лежать в траве: он больше не представлял угрозы. Орадо все еще выл, облизывая розовым языком каменную ногу Персея. Сестры, приземлившись, не поверили своим глазам. Я объяснила, что произошло. Эвриала была слишком очарована метаморфозой Персея, чтобы разозлиться на меня за то, что я хранила опасный секрет.

– То есть он просто посмотрел на тебя и превратился в камень? – уточнила она.

– Именно так.

Она просияла.

– Ты сильная женщина, Медуза. Я благоговею перед тобой. – Она посмотрела на статую Персея. – Придется разбить его, – сказала она, уперев руки в бока и расхаживая с полураскрытыми крыльями вокруг неподвижного тела Персея. – Необходимо уничтожить улики.

– Мы не можем так поступить, – ответила я. – Необходимо почтить его тело.

Эвриала усмехнулась, но я была непреклонна.

– Нам следует чтить то, что здесь произошло, Эвриала. Мы должны чтить то, кем я являюсь. Я больше не боюсь Афину. Она показала мне, кто я.

Орадо рыскал вокруг статуи, словно ключ к оживлению хозяина был похоронен в траве. Он уперся передними лапами в колени Персея, изо всех сил моля того о воскрешении.

– Прости, Орадо, – обратилась я к псу.

Маленькая собачка смотрела на меня темными и мокрыми бусинами глаз, не понимая, куда делся ее хозяин, но я не могла ей объяснить.

– Не извиняйся, – сказала Эвриала, – ты защищалась. Но кто поверит тебе – с твоим-то обликом? Он – сын Зевса!

– Медуза, Персей пришел сюда по собственной воле, – добавила Стено. – Ты говорила с ним, проводила время, слушала его. Ты доверила ему свое имя, а он назвал тебя чудовищем. Ты предупредила его, чтобы он держался подальше. Никто не знал, какой силой наградила тебя Афина. Я верю, что боги, какими бы непостоянными они ни были, все видят.

– Что ж, – продолжила Эвриала, тяжело выдохнув, – время покажет.

«Сила. Ты сильная женщина, Медуза!» – слова сестер не выходили у меня из головы. Всю жизнь я боялась силы других. Я посмотрела на лицо Персея: эти точеные скулы, острые, как у каракатицы; гладкая челюсть, застывшая морщинка между бровями, округленный буквой «О» рот. Может быть, если я поцелую его, то смогу вернуть к жизни? Я опустилась на колени и накрыла его губы своими: теплые губы на холодном камне. Ничего. Мы же не в сказке. Я задалась вопросом, хочу ли вообще, чтобы Персей воскрес. Орадо с нежностью лизал твердые поверхности голеней и икр Персея, как кошка-мать облизывает полуживого котенка.

– Медуза, – сказала Стено, – пора прощаться.

Я ходила по вершине утеса, собирая букет из чернушки, незабудок, морских водорослей и диких роз. Сестры подняли Персея на ноги, поставили его вертикально – чтобы он смотрел на море. Как могла, я сплела стебли цветов в венок, а когда закончила, возложила его на голову Персея, словно корону. Ветер стих, чайки стали кричать тише. Солнце уже припекало головы, словно божье око, стремившееся осветить наши внутренние трещины.

Персей притворился воином – человеком, способным убивать. Но именно я сделала тот шаг. Я была девушкой, была и горгоной – кто из них настоящая? Нужно ли выбирать или это уже постоянный союз? Нет ничего хорошего в том, чтобы кого-то убить. Если вы лишаете человека жизни, то носите в себе это до конца своих дней, словно тюремный срок. Спустя годы Эвриала все еще уверяла меня: то, что я сотворила с Персеем, было оправданно. Всякий раз, когда она говорила это, мое сердце билось вороньим крылом. Как бы ваша жизнь ни разворачивалась, почему вы так уверены, что ваши мотивы верны? Вы никогда не знаете наверняка. Вы просто пытаетесь выжить.

Однако по прошествии нескольких лет я помнила прикосновение меча к моей коже лучше, чем самого Персея. Как только он поднял этот меч против моей плоти, один из нас не мог выбраться из той пещеры целым. Когда Персей напал на меня, я, должно быть, кое-что осознала: я не позволю ему уничтожить меня ни за то, кем я была, ни за то, кем он меня считал. Это просто неприемлемо.

– Персей, сын Данаи, – сказала я, обращаясь к статуе. Мне показалось, что он хотел бы, чтобы его мать была упомянута. – Я уверена, что сейчас ты в Элизиуме.

– Думаю, нам пора, – произнесла Эвриала. – Если ты не хочешь разрушать его, ладно. Но оставлять его здесь – плохая затея. Ты создаешь мемориал, который можно использовать против тебя. Давай занесем его обратно в пещеру.

– Нет, – ответила я, – он останется на скале.

– Медуза… – начала Эвриала, но Стено взглядом заставила ее замолчать.

– Как ты думаешь, мы когда-нибудь вернемся, чтобы вспомнить, что произошло? – спросила я.

– Наверное, – ответила Стено, но я увидела на ее лице сомнение.

– Мы всегда будем в бегах? – задала я следующий вопрос.

Стено крепко обняла меня.

– Нет. С этого дня никаких побегов.

Это была идея Стено – взять лодку Персея, хотя нам не хотелось плохо вспоминать об этом острове. Она сказала, что лодка пригодится: непонятно, как далеко предстоит плыть, а сестры не могли нести меня вечно. А так лодка просто гнила бы в бухте, став домом для ракушек. Это был маленький деревянный риф горя, который мы могли превратить в счастье.

Орадо мы взяли с собой, конечно же, вместе с Аргентусом. Поначалу Орадо сопротивлялся, даже горько вскрикнул, когда понял, что его забирают от статуи хозяина. Но как выжить, если его некому кормить и некому составить компанию? Мне казалось, что я украла его у Персея, но постепенно привыкла к новому ощущению – жизни с неудобными компромиссами, существованию в серых зонах жизни, а не в четко обозначенных белых и черных полосах, в которые я верила в детстве.

Мы выбросили меч, щит и сандалии в море, наблюдая, как они погружаются в воду, чтобы заржавели там и стали домом для существ, которых мы