Шрифт:
Закладка:
– Отец, – прокричал в общем гвалте Хальвдан, – я привёл торговых людей, пострадавших от шторма на озере. Они лишились всего и просят твоей милости и приюта. Это братья Грим старший и младший.
Конунг Эстейн поднял руку, и шум немного стих:
– Говорите, люди убогие.
– Милостивый конунг, прослышали мы о граде богатом твоём и о справедливом и добром правлении. В лодью собрали серебро и товар, и всем родом отплыли сюда торговать. Но по воле богов озеро Нево забрало у нас и серебро, и товар, и родню, и людей, но беда не лишила нас благородства, и поверь нелегко стоять здесь, приют у тебя умоляя. Нашли бы мы способ до дома добраться, но шторма уж грядут, а за ними зима. Горе великое нас удручает, ибо в ту бурю за наше спасенье дали мы Одину клятву, полный год не снимать чёрных риз, не допускать светадо рук наших и лиц, и имена на год позабыть. Не гневайся конунг за то, ведь поклялись мы на крови Одину Игу Альфёдру высокому отцу Вератиру.
– То страшная клятва и дело святое. Коль просите, быть посему. Оставайтесь в Альдейгье у стола моего, – он махнул рукой, шум пира вспыхнул с новой силой, а слуги отвели «братьев Грим» в самый конец застолья.
Незаметно пристроившись с краю, «братья» принялись за еду и заодно осторожно и внимательно изучали обстановку. Скули сразу оценил силу противника, глядя на мощные плечи и ручищи воинов. Незаметно оглядывая всю кампанию, он вдруг наткнулся на взгляд Хальвдана, потягивающего из кубка пиво и присматривающегося к новым гостям. По глазам нурмана он понял, что тот не поверил им, а значит, придётся держать ухо востро.
А Ингегерд не могла оторвать взгляда от своей матери, и глухая ревность, гнев и боль терзали её душу. Королева Исгерд прижималась к плечу конунга Эстейна, смеялась и подкладывала ему кусочки получше. В глазах Ингегерд её мать стала подлой изменницей, позабывшей про долг и честь, ублажающей убийцу своего мужа.
Брага и пиво изрядно разогревали обстановку, туманили головы и отнимали ноги. Постепенно пир угасал. Гости расползлись по углам и завалились на лавки, некоторые заснули за столом, либо под ним в лужах блевотины. «Братья Грим» ушли вместе со слугами в пристройку и спокойно переночевали в людской на широких лавках возле тёплой печки.
На другой день «братья Грим» вышли во двор, чтобы присмотреться к обстановке. Ингегерд с болью и ненавистью отмечала перемены, которые болью отзывались в сердце. В дальнем углу двора, где она девчонкой играла среди яблоневых деревьев теперь стояли три тёмных столба. На двух висели полуистлевшие человеческие останки, на третьем недавно убитый человек с остекленевшими глазами. Оттуда несло отвратительной трупной вонью, запахом гнилой крови, нечистот и палёной человечины.
Бродящие похмельные нурманы злобно зыркали на «братьев», но не задирались, вопреки своим обычным замашкам жадных до драк свирепых живодёров.
Но не успели «Гримы» сделать и несколько шагов, как им заступил путь Хальвдан:
– Далеко ль собрались, купцы без товара, – он явно издевался, – а вот мы решили в мяч поиграть, забаву потешить. А потом и из лука пострелять. Мы с воинами уж и двор заняли, не пройти тут вам. Придётся присоединиться, да удаль свою показать. – И он ехидно осклабился.
– Благо тебе, ярл Хальвдан, – проговорил Скули. – Брат мой недужный, слаб телом и посидит в сторонке, а я попробую сыграть, коль ты вынуждаешь, авось не забыл ещё, как мячом управляться. – Он согласился, но слово «мяч» прозвучало, как «меч». – И где же мне встать?
– А, вот рядом со мной и становись. Сейчас и почнём.
Нурманы поставили по углам прямоугольной площадки четыре корзины, две на одной стороне, две на другой, а смерды посредине насыпали светлым песком разделительную линию. Играли десять на десять кожаным мячом, туго набитым овечьей шерстью. Одна из команд повязала на руки белые тряпки, другая – чёрные. Нужно было любыми способами закинуть мяч в корзины противника. Разрешалось драться, душить, бить кулаками и головой, но нельзя бить по гениталиям, по глазам и применять любое оружие или предметы.
Поставленный судить старый нурман громко крикнул, и к лежащему в середину площадки мячу метнулись две толпы. Мгновенно образовался поднявший пыль клубок тел, из которого доносились крики и ругань. Из толпы почти вырвался здоровенный нурман, но его схватили за ноги, он рухнул, и мяч откатился. Его немедленно подхватил Хальвдан, но ему в ноги кинулся кто-то из «белых», и мяч опять откатился в сторону. Выделявшийся ростом закутанный в чёрную хламиду Скули легко подцепил мяч, качнулся влево и тут же метнулся вправо, чуть пробежал, ещё вправо, резко затормозил, пропуская преследователей и резко рванул влево. Поворотом вокруг себя он ускользнул из рук защитника и в падении вколотил мяч в корзину. Зрители взревели. К Скули подошёл Хальвдан и хлопнул его по плечу. Одобрил.
Игра продолжалась две склянки по клепсидре. Потом игроки долго шумели, вспоминая эпизоды игры, вытирая кровавые сопли, потирая ушибы и прикладывая железо к сизым фингалам. Из терема выкатили бочку с пивом, которая через полчаса опустела. Чуть захмелевшие игроки и зрители направились в дальний угол двора, где уже стояли соломенные мишени с прикреплёнными небольшими чёрными кругами из кожи. Рубеж стрельбы находился в полустах шагах в противоположном углу двора.
– Эгей, младший, играть в мяч ты не можешь, так хоть стрелять то умеешь, или ты вовсе пустой человек? – крикнул Хальвдан сидящей на приступке Ингегерд.
Она поправила глубокий капюшон и перчатки и медленно направилась к рубежу:
– Можно и попробовать, ярл Хальвдан, может быть и дострелю до цели. Уж не обессудь, слаб я, не то что мой брат.
– Вот лук. Стрелять станешь после меня.
Он вытянул из тула три стрелы и, почти не целясь, выпустил их в мишень. В чёрном кожаном кружке появилось одно белое оперение, остальные торчали чуть в стороне.
– Видишь, как надо, – Хальвдан не скрывал самодовольства. – Теперь твой черёд, покажи, на что способен.
Ингегерд тоже достала три стрелы, приладила первую к луку, и одну за другой отправила их в
