Кажется, у меня уже образовалась фобия на этот чертов парк. В нем одни маньяки бегают — то алкоголичка ребенка похищает среди бела дня, то очкарик-каратист по кустам шарится, прикидываясь больным…

И вот теперь наш бывший постоянный клиент к ним прибился.

— Вадим, что вы здесь делаете? — я стараюсь говорить спокойно, но он так напугал меня, что зубы так и стучат мелкой дрожью.

— Тебя жду, — отвечает он с какой-то нехорошей ухмылкой.

— Я тороплюсь, Вадим. Мне срочно надо идти, дома сестрёнка маленькая ждёт… Она испугается, если проснется одна утром.

— А я тебя надолго не задержу, — оскаливается бывший клиент. — Сейчас мы с тобой повеселимся, Катенька! По-быстрому!

Он хватает меня за шиворот и тащит в кусты, не обращая внимания на сопротивление.

Последние остатки сдержанности и цивилизованности слетают с него, как шелуха. Под ней открывается другой человек… абсолютно незнакомый… и его лицо похоже на звериную морду, перекошенную оскалом отвратительной похоти.

Всё происходит настолько быстро, что меня парализует ужасом и острым пониманием. Вадим невменяем! И он готов опуститься до того, чтобы стать насильником!

Хочу закричать, но горло перехватывает сиплой судорогой паники. Вместо крика вырывается какой-то невнятный писк, а потом Вадим зажимает мой рот потной горячей рукой. От нехватки кислорода я задыхаюсь.

— Доигралась, Катенька… — захлебываясь от спешки слюной, шепчет он, и вонючая волна перегара бьёт мне в нос. — Додразнилась, коза гордая… Видел я, видел в клубе сегодня, как ты хвостом крутила перед мужиками… А я чем хуже?

Адреналин жгучей волной прокатывается по всему телу, и это придает мне сил. Я пинаюсь, как сумасшедшая, и в какой-то момент яростно сжимаю зубы.

— Ай, зар-р-раза! — Вадим отдергивает укушенную ладонь, и я сразу же пронзительно ору:

— Помогите!

На языке противный соленый привкус. Уже не понимаю, что происходит. Растрёпанные волосы облепляют все лицо, ничего не вижу, но бешено сопротивляюсь. Сердце колотится так, что вот-вот разорвется от ужаса…

И вдруг я ощущаю, что свободна.

— Катя! — это голос Царевичева. Самый лучший, самый замечательный голос во всем мире. Голос моего любимого босса.

Меня шатает, и появляется ощущение головокружительного полета. Тепло сильных надёжных рук на спине и коленях. Знакомый аромат мужского парфюма. И частое дыхание на моей макушке. Я с ним. Я в его объятиях. Боже, спасибо…

Фоном бубнят и другие голоса.

— Куда эту сволочь, Артём Александрович? В ментовку?

— Можно хотелку ему отрезать сперва, чтоб неповадно было…

— Да не лезьте вы к нему, инициативные вы мои, — хмыкает голос Боярки, его насмешливые интонации ни с кем не перепутаешь. — Отрезать… Откуда только Король таких кровожадных набрал?

— Так куда его девать-то? Можно, конечно, в подсобке запереть, но…

— Вась! Займись, будь другом. Я за себя не отвечаю, — отрывисто говорит мой босс, и я слышу, как в его широкой грудной клетке гудит каждое слово.

Все голоса отдаляются. Меня покачивает на руках Царевичева, и от пронзительно чудесного ощущения безопасности глаза начинают щипать слёзы.

Хлопает дверца, и мы оказываемся в темном салоне внедорожника, на заднем сиденье. Тут никого нет, только мой босс и я. На его коленях, как маленькая.

— Всё закончилось, Катя, — говорит Царевичев неестественно ровным тоном и как бы между делом спрашивает: — Он тебя… он тебе успел навредить?

Вижу, как на его лице играют желваки.

— Нет, — отвечаю шепотом, чувствуя ком в горле.

— Хорошо, — кивает он, и напряжённые широкие плечи под моими руками расслабляются. — Вот что мы сделаем, Катя. Сейчас ты выпьешь успокоительного, посидишь тут немного, а потом мы вместе поедем к тебе домой за Настей. Отвезем ее в садик. А потом…

Он говорит что-то ещё, но я не слушаю. Я просто жадно смотрю в медовые глаза и наслаждаюсь каждым мгновением его внимания.

Не знаю почему, но сейчас, когда я под защитой Царевичева, меня трясет ещё сильнее, чем недавно от страха. От этой его мужской заботы и сладко, и больно одновременно. Никогда ещё обо мне так не заботился ни один мужчина. Даже отец.

Особенно отец.

— …ну так что скажешь? Согласна? — доносится до моего отупевшего сознания его голос.

— Да… — бездумно отвечаю я, абсолютно не понимая, о чем вопрос.

Затем утыкаюсь носом в его грудь и даю наконец волю слезам.

Царевичев молчит. Он не мешает мне выплакаться и просто некоторое время баюкает меня на своих коленях, поглаживая по вздрагивающей спине. Периодически я чувствую прикосновение его губ к моим волосам на макушке и в смятении гадаю — случайно он это делает или осознанно.

В окно внедорожника кто-то тихо стучит.

— Чего тебе? — неприветливо спрашивает мой босс, приспустив затемненное стекло.

В щели виднеется невозмутимый охранник. Один из боевой троицы, выделенной охранным агентством Короленко.

— Там управляющий подъехал, как вы велели, Артём Александрович. Нервничает очень.

— Жди.

Царевичев снова смотрит на меня. Я уже почти пришла в себя и промокаю зареванное лицо бумажными салфетками, найденными в кармане. Спасибо сестрёнке, что приучила меня таскать их с собой повсюду.

Поймав прямой взгляд босса, я вдруг по-настоящему четко и ясно осознаю, насколько интимно мы сидим. И в особенности меня смущают его колени под моими бедрами.

Покраснев, торопливо сползаю на сиденье.

— Держи, — Царевичев протягивает мне бутылку воды и таблетку какого-то лёгкого седативного средства. — Я скоро вернусь. А ты пока будь хорошей девочкой и выпей это.

Перед тем, как выйти из машины, он наклоняется ко мне, и его губы вскользь касаются моего виска. От неожиданности я инстинктивно сжимаюсь и вижу, как мрачнеет его лицо. Такое впечатление, что он принимает мою реакцию на свой счёт, хотя это не так.

— Артём Александрович… — доносится снаружи какой-то непривычно дребезжащий, как козлиное блеяние, голос Горыныча.

Царевичев резко выходит, прикрыв за собой дверцу внедорожника. Но про щель в приоткрытом окне он забывает, и мне прекрасно слышно, как он говорит:

— Объяснись, Олег Данилыч. Как тот гадёныш проник в клуб, если я приказал внести его в черный список? Мне доложили, что он засветился на камерах.