Шрифт:
Закладка:
— Прекратите этот цирк немедленно! — возмутилась я.
Он торопливо поднялся на ноги, глаза его теперь с трудом скрывали злость и обиду.
— Скажите, а чем больше всего интересовался мой отец?
— Почему я должен вам помогать, когда вы меня только что разжаловали!? — обиженно буркнул несчастный управляющий.
«Да ты не из робкого десятка!» — хмыкнула я про себя.
— За тем, что от этого зависит, насколько щедрым будет ваш расчет: я ведь могу вас и по миру пустить, и без всяких рекомендаций оставить, Кузьма Макарович! — я оставалась хладнокровной и чувствовала свое превосходство над этим человеком.
После сказанного он явно задумался, даже губу начал жевать от натуги.
— Насколько больше будет мой расчет?
— Смотря насколько полезной окажется ваша помощь! Я намерена сначала убедиться в том, что сказанное вами, правда!
— А если я скажу вам о том, что действительно интересовало вашего батюшку…
— Так, — подбадриваю его улыбочкой.
— И среди этих предприятий есть далеко не самые прибыльные…
— Насколько неприбыльные?
— Я думаю, что через год эту фабрику ожидает разорение, хотя это тщательно скрывается! — на лице управляющего появилась хитрая и уверенная улыбка.
Не то чтобы я была такой уж жадной, напротив, я была бы готова отдать многое, только бы забрать домой Алиску, но возможность отомстить отцу казалась мне крайне заманчивым предприятием.
— Если то, что вы говорите, правда и мой отец действительно согласится на эту сделку — вы получите свое вознаграждение!
— Я надеюсь на вашу щедрость, хозяйка, и на то, что вы передумаете прогонять меня!
— Посмотрим, — неопределенно ответила ему. — Я жду от вас всех необходимых бумаг и учтите, что с этого момента за вами будут присматривать!
— Как так «присматривать»? — переспросил Кузьма, застыв на месте.
— Обыкновенно! Очень не хотелось бы впоследствии узнать о вашем предательстве — будем считать это маленькой предосторожностью!
Он ушел и был явно огорчен результатом нашей беседы, я же все еще ощущала некоторое беспокойство, которое, судя по всему, не осталось без внимания вошедшего вскоре Демьяна.
— Вы хотите еще что-то у меня узнать, хозяйка? — приподняв нахмуренную бровь, спросил он.
— Я собираюсь заключить сделку с возможным предателем, и мне нужно быть уверенной, что он не передумает! — задумчиво произнесла я.
Демьян одобрительно хмыкнул: как я поняла, он явно не ожидал, что я так быстро разберусь с тем, кто же такой на самом деле этот пронырливый управляющий.
— Чего конкретно вы от меня хотите, госпожа?
— Чтобы за ним присматривали! Я уже предупредила его об этом, так что в этом нет никакой тайны, но было бы неплохо знать и о других рычагах воздействия на этого человека, если ты понимаешь меня.
«Неужели это Я произнесла эти слова? И откуда во мне взялось столько холодного расчета!?» — с досадой подумала про себя, тревожно прогоняя мысль о собственном сходстве с родителем. «Дура, как есть дура! Да за Алиску ты и не на такой расчет пойдешь — и это не сделает меня страшной грешницей!»
— Если позволите, я выскажу свое мнение! — прервал мои внутренние копания страж.
— Говори, не томи уж! — нетерпеливо махнула рукой в воздухе я.
— А вы пообещайте ему не только деньги за оказываемую услугу, но и Анютку, Прокопьеву дочь!
— Анютку? Что еще за Анютку?
— Псаря нашего дочь, бестолковая совсем: отроду ни умом, ни трудолюбием ее бог не наградил, ее и брать-то никто потому не хочет, а Макарыч вот уже третий год изводится и вокруг нее ходит волком, облизывается.
— И чего ж не женится?
— Граф не дозволял, в строгости всех держал! — хмыкнул Демьян.
— И ведь было ему до вас всех дело, — ворчливо заметила я. — Ну, а она сама-то за этого змея хочет?
— А ей, бабе глупой, все равно за кого, лишь бы в доме отчем обузой не быть да в девках не засидеться! — махнул рукой Демьян
— Что ж, тогда ты и намекни Макарычу, что, мол, коли не обманет и сделает все, как договорились — не поскуплюсь на награду и голубку эту ему отдам!
— Слушаюсь, хозяйка! — кивнул в ответ мужчина и снова оставил меня одну.
«Ну что ж, восставший из пепла феникс выходит на тропу войны, папочка!» — я глотнула из кружки холодного чая и погрузилась в собственные мысли, намереваясь тщательно просчитать каждый последующий шаг.
Мне снился сон. Странный и навязчивый. Я видела его уже не в первый раз после неудачной попытки самоубийства и весьма удачного воскрешения. Странен он был еще и тем, что в отличие от любых других снов, был скорее воспоминанием из прошлого, чем привычным созданием моего неуемного воображения.
Я стояла в растерянности посреди огромного зала, наполненного шумящими людьми. Толпа галдела, кто-то смеялся, кто-то вел непринужденные светские беседы, а музыканты снова взялись за дело, и молодые люди стали задорно переглядываться, отыскивая в толпе свою пару.
Это был мой дебют. Отец впервые привез на настоящий бал свою пятнадцатилетнюю дочь, но мне совсем не хотелось общества всех этих людей.
Я чувствовала усталость и разочарование, во мне не осталось прежнего волнения и детской веры в красивую сказку. Люди вокруг не были особенными и не отличались от тех, что мне уже доводилось встречать прежде.
Все их улыбки, взгляды и слова были хорошо продуманы, служили определенной цели или являлись частью выдуманного кем-то много лет назад этикета. Эти бездушные маски мне опротивили! Хотя я и сама «носила» маску холодной отстраненности и равнодушно взирала на всех вокруг. Даже в руках очередного кавалера, пригласившего меня на танец с «щедрого» согласия моего отца, я сохраняла свою холодность и молчаливость, нагло игнорируя простейшие условности и приличия, принятые в нашем свете.
Но зачем мне нужны эти глупые танцы? Чего доброго они принесут в мою жизнь? Как помогут стать сильной и самостоятельной?
«Ты должна быть вежливой и приветливой, танцевать и улыбаться! Я прослежу, чтобы ты оказалась в достойной компании», — твердил отец, изо всех сил сдерживая подступающую ярость.
И я до ужаса боялась очередного приглашения. Стоило только представить чужие мужские руки на своей талии, голодный заинтересованный взгляд и мерзкую многообещающую улыбку и непреодолимо хотелось бежать, грубо расталкивая толпу, пестрящую вычурными нарядами и украшениями.
Я не умела танцевать и не желала учиться, да и мисье Гранель, наш первый учитель танцев, неустанно твердил, что я, словно мраморное изваяние: красива и изящна и при этом совершенно лишена пластичности и грации.
