она решит продемонстрировать решительность. Британия соскочила с золота, когда почувствовала, что нет другого варианта. Франция вернулась к золоту, когда тоже почувствовала, что нет другого варианта. В этот момент своей истории французская демократия испугалась самой себя.

Положение британской демократии и французской – некомпетентной и пугливой – показало, насколько сложно будет достичь какого-либо соглашения, которое, однако, было необходимо, чтобы вытащить мир из болота. В 1933 г. Кейнсу пришлась бы по вкусу встреча независимых экспертов по экономике, свободных от соперничества и невротического давления со стороны своих национальных государств, встреча, на которой можно было бы покончить с бардаком. Но вместо этого он получил Лондонскую конференцию. Но по крайней мере не всё теперь решали британцы и французы. К делу подключились американцы.

Сезон конференций

В 1920-е годы многие американцы повернулись спиной к международным вопросам, предпочитая плыть по течению внутреннего экономического роста. Но после 1929 г. настроение радикально изменилось. Экономическая катастрофа показала, что нельзя бросить международные дела, ничем не рискуя. К 1931 г. администрация Гувера, отвечая отчасти на запрос общественного мнения, начала процесс повторного присоединения к институтам Лиги Наций, хотя и не дошла до формального вступления Америки в эту организацию. Представители США начали активно участвовать в ряде международных конференций по разоружению, свободной торговле и другим мерам, призванным разогреть международную экономику. На встрече в Лозанне летом 1932 г. была предпринята попытка определить основные правила для всестороннего плана по спасению международной экономики, хотя консенсуса по главным вопросам стабилизации валюты и снижения тарифов достичь так и не удалось. По настоянию американцев было решено организовать в следующем году итоговую встречу, в которой участвовали бы все ведущие страны. Британское правительство согласилось сыграть роль принимающей стороны. В этом смысле Лондонская конференция была американской идеей.

У многих людей появилась надежда. Все, в общем, понимали, что невозможно найти решение для глобальных проблем без участия Америки, и теперь американцы собирались играть первую скрипку. Однако надежда была омрачена опасениями. Было несколько причин сомневаться в готовности Америки вложиться в решение проблем. Первой была проблема долга. Для европейских стран, включая Британию и Францию, ближайшей целью восстановления экономического доверия было сокращение тяжелого долгового бремени, оставшегося после войны. Германия была должна выплатить Британии и Франции репарации; Британия и Франция были должны США за военные займы. В 1920-е годы США экспортировали капитал в Германию, что позволяло немцам выплачивать долги британцам и французам, а это, в свою очередь, позволяло последним платить американцам. После 1929 г. и резкого сокращения мировой торговли все это закончилось. Волшебный круг оборвался. Раз Америка не могла больше помогать Германии в выплате по долгам, Британия и Франция хотели знать, как они будут выплачивать свои долги Америке. Они были готовы платить по своим долгам только в том случае, если им самим заплатили то, что им причиталось. В противном случае они хотели, чтобы США освободили их от обязательств.

Американцы не могли пойти на это, поскольку демократическое общественное мнение тому противилось. В 1922 г. Конгресс США принял закон, все еще оставшийся в силе, который определял нижнюю планку реструктуризации военных долгов – 90 центов на доллар. Американское общество придерживалось твердого мнения, что европейцы должны выплатить долг. Ни тогда, ни сегодня одним демократиям не нравится, когда другие демократии всеми правдами и неправдами освобождаются от своих обязательств; это одна из тех вещей, что определяют базовые границы международной демократической солидарности. В Лозанне представители Британии и Франции делали все возможное, чтобы заново открыть вопрос по долгу, однако американцы не уступили ни на йоту. Они выставили предварительное условие для своего участия в Лондонской конференции: вопроса военных долгов и репараций в повестке быть не должно, поскольку внутри США новые переговоры по ним повлекли бы крайне неприятные последствия. Конференция должна была ограничиться вопросами валюты, цен и свободной торговли. Это был единственный способ достичь соглашения, которое могло бы получить поддержку внутри США. Само это условие уже было не слишком хорошим предзнаменованием. Многим европейцам оно слишком уж напоминало случившееся 14 лет назад, когда американские политики собрались на решающую конференцию, чтобы спасти мир, но потом мнение американского общества помешало им предпринять шаги, которые сделали бы это спасение возможным.

На Лондонской конференции воспоминания о 1919 г. были все еще живы. Одним из бестселлеров 1933 г. была книга Гарольда Николсона «Миротворчество, 1919», в которой автор как очевидец рассказал о том, что не удалось в то время в Париже. Николсон присутствовал там лично, он был дипломатом и еще одним из прогрессивно настроенных молодых людей, работавших при власти, которые почувствовали, что их предали, когда был принят Версальский договор. Самым известным из этих недовольных молодых людей был Кейнс, который тоже присутствовал там лично, в роли экономического советника британской делегации, но потом в негодовании покинул конференцию. Кейнс заработал себе международную репутацию позже в том же году благодаря книге «Экономические последствия мира», в которой он возложил вину на политиков, особенно на Вильсона и Ллойда Джорджа, за то, что их личное тщеславие и мелочность не позволили сделать то, что следовало в той ситуации. Кейнс польстил своим читателям, сказав, что граждане Европы остались ни с чем из-за неспособности их представителей дать слово их лучшим инстинктам. В 1933 г. Николсон видел дело иначе. Не политики провалили демократию. Наоборот, это демократия обрекла политиков на провал. Трагедия Парижской конференции заключалась в том, что она была вынуждена проходить на фоне, как сказал сам Николсон, «сумбура демократии» со всеми ее невозможными требованиями – мира, процветания, безопасности, выплаты долгов, мести и спокойной жизни. «Демократия, – писал Николсон, – глупа, когда речь идет о ближайших, а не конечных целях» [Nicolson, 1933, р. 94]. Она просто не могла не подорвать любую попытку исправить глобальную ситуацию. Никто из тех, кто возлагал большие надежды на Лондонскую конференцию 1933 г., не мог бы сказать, что его не предупреждали.

Для этой конференции демократия представляла затруднение и в другом отношении. Собрание было намечено годом ранее американским президентом, однако, прежде чем оно успело состояться, американские избиратели сняли этого президента и выбрали нового. Это была конференция Гувера, но Гувер ушел. Его преемник, Франклин Рузвельт, был человеком, от которого многого ждали и который многих пугал, но с ним далеко не все было ясно. Было сложно сказать, кто он такой. Липпман во время избирательной кампании 1932 г. назвал его «приятным человеком, который, не имея никаких выдающихся способностей для этой должности, очень хотел стать президентом» (цит. по: [Steel, 1980, р. 291–292]). Его предвыборные обещания были расчетливо туманными. Он определенно хотел