Гошик, мы же все повязаны, как говорилось в старину: «рука руку моет». Ты расскажешь про махинации с игрушками. А я расскажу про ролету, про стертую видеозапись, про остальные твои косяки. Их за два года, сам знаешь, наберется немало.

— То есть вы знали чьи это косяки и вешали их на невиновного человека? — тупо произнес я.

— Ну кто-то должен был ответить, я и находил этого козла отпущения.

Альбина права — я слепой идиот.

— Ну так что мы решили?

— Какой же ты говнюк, — поднимаясь на ноги воскликнул я.

— Можешь думать обо мне все что угодно, но теперь мы повязаны, — бросил он мне вслед.

— А ведь Альбина предупреждала меня и не раз, — буркнул я, выходя из кабинета.

— И где она теперь? — откинулся Баринов.

— В смысле? — не понял я, возвращаясь хотя предполагал, что могу не выдержать и набить ему морду.

— Уволилась твоя Альбина сегодня утром, — глумливо произнёс Баринов. — Завтра новую тебе подберем. Выбирай любую.

— Ну ты и козел! — рявкнул я и вышел.

Мне было стыдно за свои промахи и косяки, но я по крайней мере, не делал это намерено, в отличие от Баринова, который знал какую пользу Альбина проносит нашей компании и ему было совершенно все равно, кто займет ее место. Да ему в принципе было все равно. Какая разница на кого вешать всех собак, и наивная Дианка сама не знает на что в тайне надеется. Эту работу не сможет выполнить никто.

Я сидел в кабинете часов до десяти, пытаясь вникнуть в суть всех махинаций Баринова. Кое-что меня шокировало, кое-что удивляло, причины некоторых событий теперь наконец-то мне стали понятны, другие цифры оставались для меня лишь цифрами, и я откладывал эти отчеты, чтобы завтра спросить в бухгалтерии их значение. Отчет по работе за декабрь для Виолетты обещал произвести эффект разоравшейся бомбы, и пусть меня заденет осколками, проснувшийся во мне борец за справедливость знал, что так будет лучше, а ведь, повторюсь, с корпоратива прошло всего несколько дней.

Около девяти в кабинет бесцеремонно вошел Петрович, толкнув дверь ногой, затащил внутрь большую стремянку, деловито раскрыл ее под мерцающей несколько дней подряд лампочкой. И только потом обратил внимание на меня.

— О, Гоша, — удивился он. — А я думал, тебя уже после шести как ветром сдует.

Я не стал ничего на это отвечать. Я всегда считал, что если работа персонала налажена, то руководитель может появляться на работе, когда ему удобно. Все гуру популярного менеджмента говорят, что самое сложное — руководить. Но только недавно стал понимать, что лично моей заслуги, да и Баринова тоже в том, что все работают и знают свои обязанности от и до, нет. И все зависит отнюдь не от меня, а от презираемой мною ранее Альбины, которая все так умело и организовала.

— Да я тут отчет составлял для Виолетты.

— Что больше, чем одно предложение: «У нас все нормально, не переживайте», — удивился Петрович. Я и подумать не мог, что этому древнему дядьке, которым пугают детишек наши аниматоры, свойственна такая театральность. Кстати, отчет для Виолетты у меня и правда обычно были короткими, потом она просто включала следователя и задавала миллион вопросов в секунду в то время, когда я извивался, как уж на сковородке, так как не владел и половиной информации.

— Ладно, — сжалился он, — не обижайся. Я ведь только старый ворчащий дед, а ты руководитель высокого уровня, — с этими словами она забрался на стремянку и принялся выкручивать лампочку. — Просто таким мальцам, как ты, все слишком легко дается и от рождения, и по жизни. Как бы Виолетта не держала тебя в ежовых рукавицах, говнюк Баринов все равно устроил рай на земле. А таким как Альбина все дается непросто, вот и черствеют они с виду, суровые такие становятся, а копни поглубже, маленькую девочку найдешь наивную, восторженную. Вот только проблема в том, что в наше время копать никто не хочет. Все ждут счастья палец о палец не ударив. Надеясь, что самая блестящая стекляшка — натуральный бриллиант.

Раньше бы я пошутил, что Петрович бухой или накурился, но сейчас почему-то просто сидел и слушал, выкрутив одну лампочку, он вкрутил другую и в кабинете стало гораздо светлей и уютней.

— Альбина попросила, — пояснил разнорабочий. — Целый список дел составила перед увольнением. Волнуется. Вот таких сотрудников надо на руках носить, а не бабушкиных внучатых племянников. Впрочем, мне ли судить.

Складывая лестницу, он обернулся к пустующему стулу Альбины и задержал свой взгляд на одиноко стоящем ананасе. — Впрочем я как вижу, и ты повзрослел за последние несколько дней, малец. Твой подарок?

Я неопределенно пожал плечами. Какими бы меткими фразами Петрович не оперировал, я не собирался делится с ним этой частью своей жизни.

— Что нос воротишь? — проворчал он. — Я эту бутылочку хорошо знаю. Она ее последней делала и конфетки эти тоже лепила. Ты наверняка даже не заметил, что это те самые, которые ты в прошлом году нахваливал. А она запомнила. Вот вроде умная девчонка, а влюбилась в такого идиота. Я прям не знаю. Не достоин ты ее, Гош, я так скажу.

Я тупо смотрел на него, пытаясь понять логику его словесного сумбура, а он огорошил меня еще одной новостью.

— И вопреки мнению твоих подружек, скажу, что Виолетте Альбина ничего не говорила. Это я. Я ей на тебя жаловался последние полгода. И про игрушки рассказал, и про другие косяки. Так что она давно в курсе реального положения дел. Можешь не стараться, бумагу не марать.

— Вы? — удивился я. — Но зачем?

— Мы с ней, если помнишь, в одной классе учились лет сто назад. И я ведь тоже не всегда разнорабочим был, я полковник в отставке. А ты маменькин сынок, что ныне называется «мажор». Надо же было тебя хоть как-то взбодрить, на место поставить.

— А Виолетта, почему она мне ничего не сказала, если и так была в курсе всех махинаций?

— А ты подумай. Все, потому что каждый набивает свои шишки сам и должен думать своей, в первую очередь, головой.

Глава 17. Новогоднее чудо

Альбина

Я это сделала, я это действительно сделала. Уволилась из компании, швырнула заявление Баринову на стол и была свободна, как птица. Конечно же нет. Это в фильмах ты бьешь морду обидчику, хватаешь коробку с личными вещами и за тобой бегут коллеги, чтобы организовать массовый танец под Джерри Холливелл. В жизни все гораздо прозаичнее и менее радужно.

Я ушла из