— Чем же? — подал голос Рудый, как всегда исполняющий роль недоверчивого вопрошающего в компании острожных десятников.

— Стоян Смеянович, — отвесив короткий, но уважительный поклон в сторону заинтересованно посматривающего на него полусотника, начал отвечать Любим, теребя длинный ус: — Стоян Смеянович говорил, что неоднократно замечал, как его гость озирался да плечами поводил, словно ему кто льда за шиворот сыпал. А я вот вспомнил, что видел, как он и на дворе господина полусотника так же дёргался… когда из рук хозяина дома корец принимал. По покону.

— Ты к чему клонишь, Усатый? — нахмурился Рудый. — Мнишь, мальчишка касание светлых чует? Как наши характерники?

— А давай попытаем нашего полусотника, пусть вспомнит, что творилось в тот миг, когда…

— Прав Любим, — неожиданно прервал его речь Стоян Смеянович, глядя куда-то в пространство. — Верно он сказал. Чует Ерофей силу светлых… И может быть даже сведущ в ней. Уж очень шустро он в темноте по самским татям бил. Ни единого выстрела не смазал, все болты в цель положил. А оберегов при нём нет… так что и на них сослаться не выходит.

— Как нет? — удивился Лихобор, ненароком хватаясь за гайтан, на котором висели подарки родичей, матери да сестёр.

— Смотрел он на мой оберег, будто впервые в жизни такую диковину увидел, — пояснил задумчивый полусотник. — А коли не видел, значит и у самого такого быть не может. А раз так, то и выходит, что той ночью он видел самов силою светлых.

— Или тёмным соизволением, — угрюмо буркнул Рудый.

— Ты, Буривой, говори, да не заговаривайся, — покачал головой Любим. — Коли был бы сей юноша тёмными осенён, его бы с ритуалов поконных трясло, аки осинку в ветер, да ломало бы словно припадочного.

— И всё же, проверить надобно, — упёрто зыркнул на приятеля десятник.

— О том не спорю, — развёл руками Усатый. — Оно и по закону тако же следует. Иначе как ему подорожную выправлять? Без отметки о проверке, нашим полусотником заверенной, его первый же стрелецкий разъезд в железа возьмёт лишь за вид странный, и как оно там дальше повернётся, даже светлым неведомо. А уж что с его невестой станет…

— А ежели он и впрямь из тёмных? — тихо спросил молчаливый Анфим.

— И тогда следует поступить, как установлено государем нашим, — зло усмехнулся Любим. — А ныне за то полагается дыба и смерть без пролития крови. В огне али на виселице.

[1] Обливник, обливняк — камень в русле реки, прикрытый набегающим сверху потоком воды. Обливняк часто образует т. н. «суводь» (внешне похожее на водоворот, вращательное движение воды в реке за выступом берега или тем же обливняком) и плохо виден с наплыва.

Глава 7

Не все традиции одинаково полезны

Баня, сон в тёплой и уютной постели бок о бок с девушкой, которую уже привык называть своей… Что может быть лучше после нескольких недель ночевок в лесу, пусть вполне комфортных, пусть летом, но в шалаше? А если ещё и завтрак не нужно на костре ладить, так жизнь и вовсе становится прекрасна и удивительна!

Одна проблема. Утро в Усть-Бийске начинается по-деревенски. То бишь с вопля предводителя куриного гарема на рассвете. И вот, вроде бы и стены в тереме полусотника толстенные, из обхватных брёвен сложенные, и до двора, не открыв доброй полудюжины дверей, не добраться. А кукареканье это подлое слышно, словно пернатый прямо над ухом горло дерёт. Я было думал дождаться, пока петух умолкнет, а там повернуться на другой бок да покемарить ещё часок-другой, но, как оно обычно и бывает, к моменту, когда этот потомок динозавров заткнулся, сна уже не было ни в одном глазу. Да и Света завозилась на своей половине кровати, забултыхалась, пытаясь выбраться из перины. Пришлось вставать. Умывание холодной водой на свежем воздухе окончательно выгнало из головы остатки сонной одури, а завтрак и вовсе примирил с окружающей действительностью. Так что к очередной беседе со Стояном Смеяновичем я уже был бодр и добр и весел.

А она состоялась сразу после завтрака всё в той же трапезной, причём с глазу на глаз. Свету утащила пошушукаться о чём-то своём хозяйка дома, оставив нас с её мужем наедине, так что сразу стало понятно, что разговор предстоит серьёзный, или, как минимум, для женских ушек не предназначенный. Впрочем, о том же говорило и выражение лица хозяина дома. Моего довольства жизнью Стоян Хлябя точно не разделял, и у него, надо признать, были на то все основания. Как ни крути, а впереди ожидался налёт забийских самов, и полусотнику как главе острога и окрестных земель было совсем не до веселья.

Правда, как оказалось спустя несколько минут, причины сурового вида собеседника я определил не совсем верно. Нет, он действительно был обеспокоен свалившимися на его шею нежданными хлопотами, образовавшимися в связи с грядущим набегом лесовиков, но говорить со мной, как выяснилось позже, Стоян Смеянович хотел о другом…

— Какое-такое испытание? — опешил я, выслушав краткую речь смурного полусотника.

— Испытание светом, — хмуро ответил он. — Любим Усатый, моя правая рука и острожный законник, вчера напомнил, что всех путников, проходящих через пограничные городки Словени, государь наш наказал проверять на верность покону.

— Словенскому? — уточнил я, и мой собеседник нахмурился ещё больше, хотя секунду назад казалось, что и так уже дальше некуда.

— Мирскому, — лязгнул он, но тут же смягчил тон. — Не знаю, как в твоих землях, а у нас людей, не следующих ему, не привечают.

— Сильно? — поинтересовался я.

— До смерти, — отрезал полусотник.

— Резко, — стёр я с лица улыбку, едва до меня дошло, что Стоян и не думал шутить. — А если…

— А если ты либо невеста твоя окажетесь осенёнными тьмою, то я могу обещать лишь сохранить вам жизнь и здравие да переправить на тот берег Бия… в Словень путь вам будет закрыт.

Неприятное откровение, но… что ж, спасибо за честность. Да и в определённом благородстве Стояну Смеяновичу не откажешь. Не забыл он, выходит, кто помог его стрельцам