Шрифт:
Закладка:
Трое молодых людей, стоявшие на краю круга слушателей и носившие на себе красно-желтые значки реморского Овна, начали рыться в своих карманах. На противоположной стороне площадки двое других юношей, только что появившиеся и побогаче одетые, спросили у женщины, будет ли арфист еще играть. У младшего из них нога была так изуродована, что ему приходилось тяжело опираться на два костыля.
Она подошла и наклонилась к молодому человеку, который сидел с закрытыми глазами, не обращая внимания на окружавших его людей.
— Аурелио, — прошептала она, — ты будешь еще играть? Один калека, совсем еще мальчик, хочет послушать тебя.
Молодой человек кивнул, открыл глаза и вновь коснулся пальцами струн. Все на площадке затихли — даже двое каких-то мужчин, выпивавших в дальнем ее конце.
Новая мелодия, которую через мгновенье заиграл Аурелио, была даже прекраснее предыдущей. Все слушатели были словно зачарованы ею. Слушая ее, Чезаре представлял себя скачущим на Архангеле, опережающим всех соперников и проносящим под восторженные крики всего округа Овна знамя победителя Звездных скачек. Лючиано музыка навевала воспоминания о матери и долгих вечерах, которые он проводил с нею в детстве. Джорджии она словно бы твердила слова о неразделенной любви и утраченных мечтах.
В душе Гаэтано эта мелодия породила видение женской красоты — некий сплав кузины Франчески, которую он хорошо Помнил, и герцогини Беллеции, образ которой он создал в своем воображении. Фалько, слушая музыку, чувствовал себя так, словно и впрямь перенесся уже в новую, лучшую жизнь. Этот день он запомнит до конца своей жизни. К нему возвратился брат, он снова ехал верхом на лошади, вновь лакомился мороженым Мандрагоры, а теперь наслаждался райскими звуками. Спустя два года жизнь его началась заново.
Тронут был даже Энрико. «Эта музыка напоминает мне о моей Джулиане, — вытирая рукавом слезы, прошептал он Диего. — О потерянной навсегда Джулиане.» И у Диего шевельнулась в душе какая-то сентиментальная струнка. Подружки у него не было, но, если бы была, сейчас бы он непременно подумал о ней.
Волшебство продолжало действовать еще добрую минуту после того, как Аурелио перестал играть. На этот раз монет в шляпе оказалось еще больше. Гаэтано поговорил с женщиной, которая подвела его к арфисту, опустившему руки и сидевшему сейчас совершенно неподвижно. Поняв, что музыки больше не будет, толпа начала расходиться.
Трое приезжих из округа Овна продолжали, однако, стоять, словно загипнотизированные.
— Великолепно, — сказал Гаэтано. — Надеюсь, вы посетите нас и сыграете для моего дяди. — Сняв с пальца перстень, он протянул его продолжавшему молчать музыканту. — В любое время явитесь с ним в папский дворец Реморы, и я обещаю, что вас и вашу спутницу примут там с королевскими почестями.
Пальцы Чезаре сжались на локте Лючиано. «Ди Кимичи», — прошипел он. Заклятье было разрушено.
— Или же, если желаете, можете летом посетить герцогский дворец в Джилье, — продолжал Гаэтано. — Герцог Джильи — мой отец. Он может обеспечить вам известность и славу.
— Быть может, вы предпочтете приехать вместо этого в Беллецию, — выступив вперед, сказал Лючиано. Джорджия была поражена. Перед нею был теперь не тот мальчик с мечтательными глазами, которого она когда-то знала, а богатый придворный, готовый соперничать с одним из этих страшных ди Кимичи.
— Я знаю, что герцогиня будет счастлива услышать вашу игру, — продолжал Лючиано. — Мне довелось быть учеником ее отца-регента, сенатора Росси, и я уверен, что он одобрит мое приглашение.
Арфист поднялся на ноги и передал перстень своей спутнице. Роста он был, как теперь стало ясно, очень высокого.
— Благодарю вас обоих, — сказал он, обращаясь к Гаэтано и Лючиано. — Я, однако, играю только для самого себя. Ни слава, ни деньги меня не интересуют.
Чезаре бросил многозначительный взгляд на вельветовую шляпу, но на Аурелио это не произвело да и не могло произвести никакого впечатления. Когда он повернулся своим бесстрашным лицом к собеседникам, они поняли, что его темно-голубые глаза ничего не видят. Он протянул руку к своей спутнице, приготовившейся увести его с площадки. Она перехватила взгляд Чезаре и молча приложила палец к своим губам.
Джорджия мгновенно поняла, что Аурелио не знает о сборе денег и что эта женщина — его сестра? его подруга? — не хочет, чтобы он об этом знал.
— Не уходите, — сказал Гаэтано. — У меня и в мыслях не было обидеть вас. Не согласитесь ли вы, по крайней мере, отправиться вместе с нами в наш дворец и немного подкрепиться?
— Чтобы подкрепиться, есть места и поближе, — твердо проговорил Лючиано. — Я буду счастлив, если вы окажете мне честь быть моими гостями. — Он и сам не знал, что так притягивает его к этому музыканту, но не собирался отступить и позволить ди Кимичи увезти его.
Лючиано и Гаэтано, глядя в упор друг на друга, стояли рядом со слепым музыкантом и его помощницей. Фалько, с трудом ковыляя, подошел к ним. Вместе с Джорджией и Чезаре, они образовали тесную группку в самом центре маленькой площади.
— Я был бы не прочь поесть и немного выпить, Рафаэлла, — сказал Аурелио.
Рафаэлла уже переложила серебро и перстень ди Кимичи в привязанный к своему поясу кошель и теперь подала шляпу Аурелио.
— Тогда пусть один из этих добрых синьоров угостит нас, — сказала она.
— Мне было бы приятнее, если бы это сделали они оба, — проговорил Аурелио. — Когда два претендента борются за один и тот же приз, они могут стать друзьями. — Он надел шляпу, примяв ею свои темные волосы. На эффект, произведенный его словами, Аурелио не обратил никакого внимания.
— Теперь ты видишь то, что можно увидеть только на похоронах Папы, — сказал Энрико своему новому приятелю. — Редкостное, прямо скажем, зрелище.
— О чем ты? — спросил Диего.
— Трое из Овна и двое из Девы уходят одной компанией, — ответил Энрико. — Хотя, если говорить честно, особо счастливыми в связи с этим они не выглядят!
