замком и куча уже исписанных жалобами книг. Объявление висит, что разбор жалоб будет произведен новым составом Думы через несколько лет в качестве обучающего пособия. Новая жалобная книга висит так высоко на стене, что мне никак не достать. Стула подставить нет. Мужика высокого поблизости тоже. Прыгать унизительно. Как жалобу написать – нет ясности. Проснулась злая.

А недавно во сне доказывала гипотезу о том, что количество цветов с пятью лепестками на каждом кусте сирени соответствует количеству цветов с тремя лепестками. Соответственно, соотношение горя и счастья в жизни 50/50. Реально пересчитывала во сне лепестки.

Только в детстве

Я люблю, когда отдохнувшая голова занята теплыми чудесными детскими воспоминаниями. Как я пришла из школы, классе в четвертом, почему-то грустная и уставшая, забилась под одеяло в родительской кровати, свернулась там, поплакала от тоски, вдыхая мамин запах с подушки, и уснула. Проснулась уже совсем вечером и услышала тихие голоса на кухне. Родители и сестра копошились там с ужином и говорили шепотом. Очевидно, решили, что я заболела и уснула от температуры, берегли мой сон. Мама всегда говорила: спит – значит, выздоравливает. Я лежу, слушаю их, уже не плачу, а улыбаюсь. Счастливая. Какое-то только в детстве доступное ощущение безопасности, уверенного покоя, нерушимого домашнего счастья.

Или как мама однажды увидела, что я читаю в ванной, и там же в ванной, между двумя полками прячу тоненькую стопочку писем. Она подошла вплотную ко мне, и я подумала: сейчас протянет руку мне за спину и вытащит эти письма. Я напряглась. А она притянула меня, прижала к себе мою голову, обняла, поцеловала в волосы и сказала: «Ты влюбилась, девочка моя, это прекрасно, обязательно эти письма сохрани. Навсегда-навсегда. Будешь показывать своим детям». Потом вышла и минут через двадцать принесла мне маленькую черно-белую с резными краями фотку коротко стриженного мальчика в рубашке с таким старомодным воротом, с длинными уголками. На обратной стороне аккуратным школьным почерком было написано «Вере на долгую память от С.».

Я всё сохранила. И свою стопку писем, и фотографию влюбленного в маму С.

Очень странно

Я вот думаю: может, это и есть любовь. Потому что хочется только, чтобы ему было максимально хорошо. Чувство, совершенно лишенное эгоизма. Приятно. Я думала, я на такое не способна. Может, я наконец-то испытала то самое кино-книжное чувство.

У меня нет желания обладать, нет ревности, нет бабского этого «он мой». Он не мой. Но мне лучше от того, что он есть. В принципе.

Смотрю: он радуется. Мне от этого хорошо. Как когда ребенок твой хохочет – и ты не можешь не радоваться тоже. Глядишь на ребенка, когда он ест с аппетитом, когда шкодит, а тебя не замечает, – и невольно улыбаешься. Вот так я чувствую.

Раньше я всегда была уверена, что если я люблю, то мне должны. А сейчас я чувствую ровно наоборот. Раз я люблю – я должна. Теперь оказалось, что любовь – это обязательство. Обязательство любить. Причем ничего нельзя сделать с этим обязательством. Не я его на себя принимала, не мне от него избавляться. Очень странно…

Наблюдаю за собой и понимаю, что преданность жен декабристов, верность женщин, дожидающихся своих мужчин с войны, из тюрьмы, – это не подвиг. А прощение и готовность спокойно и без упрека снова открыть перед раскаявшимся мужем дверь после измены – не слабость.

Это всего лишь производные любви. И с легким сердцем все это делается только тогда, когда это ни фига для тебя не подвиг. А если подвиг – то это ты себя любишь (или жалеешь) и свое мнение о самой себе.

И еще любовь – это безусловное прощение. Очень странно.

Все это я знала, читала, но понимала как-то умозрительно… А теперь чувствую – и словно откровение каждый раз. Мне странно, очень тяжело и – приятно. Кажется, впервые в жизни от самой себя приятно.

Чего мне хочется

Мои любимые дети сразу и безошибочно отвечают на вопрос, чего мне хочется и что я люблю: мама любит спать, тишину, поесть, цветы. Спать всегда на первом месте, увы…

Но если вдруг удается выспаться, то просыпается сразу масса желаний, на сто жизней хватит. Успеть бы хоть десять процентов из всего, чего хочу.

Вернуться в преподавание (готова преподавать английский, этику общения в медицине, обучать волонтеров, домоводство могу преподавать и еще всякое – очень люблю студентов и детей 13+).

Вести передачу про благотворительность и разные социально значимые проекты.

Похудеть на десять кг.

Организовать такую школу по подготовке сиделок, которая сформировала бы в обществе представление о качественном уходе за тяжелыми пациентами, детьми и взрослыми, и которая бы могла поставлять своих сиделок в семьи и в хосписы, в дома милосердия и дома престарелых.

Открыть маленькую гостиницу семейного типа, где управляющий знал бы, какие простыни нравятся посетителю, какая яичница должна быть у него на завтрак, чтобы распознавал, какое настроение у гостя, еще до того, как тот сам в своих чувствах разобрался.

Ничего не бояться.

Иметь время на семью и детей и не ссориться, а кайфовать с ними.

Жить там, где побольше солнца, но при этом – жить тут.

Добиться того, чтобы если кому-то больно – чтобы становилось быстро не больно, независимо от того, кому, где, когда и в какой день недели и время суток стало больно. Просто раз – и не больно.

Чтобы все медики были прекрасные, обученные, профессиональные, милосердные, как у нас в хосписе, чтобы к ним было обращаться не страшно, а то идешь, как в полицию, а хорошие все наперечет, причем сосчитать-то можно по пальцам двух рук.

Чтобы про обезболивание и умирание и про то, что человеку приходится испытывать, если болит и умираешь, знали бы все врачи, а не только хосписные.

Чтобы в мамином хосписе стены навсегда бы остались ею пропитаны.

Готовить хочу так же вкусно и легко, как наша няня Зина.

Хочу быть удачливой свахой, чтобы все, кто несемейные, повлюблялись и попереженились бы.

Хочу, чтобы я как-нибудь пришла домой, а там за столом сидят все те, кто уже давно не сидит со мной за столом: бабушка, мама и… Столько можно написать имен сюда…

Могу долго перечислять, чего мне хочется, если не хочется спать. Но спать хочется практически