Пока с Максом ехали два квартала до библиотеки, успели лишь договориться о том, что сразу сообщать матери о задержании сына не стоит. Кира была уверена, что Арканов пойдет с ней, и поэтому удивленно оглянулась на него, когда тот, проводив ее до дверей библиотеки, направился обратно к машине. Кира вздохнула с облегчением — матушка невзлюбила Макса с первой встречи. Правда, их случайное столкновение произошло очень давно, Кира тогда училась в десятом классе.

Она никогда не стремилась познакомить мать с Аркановым, мыслей не возникало. Поэтому даже испугалась, когда увидела ее на пороге дачного дома. В последний раз в поселке мать была в день похорон бабушки Тамары. Оказалось, в этот раз она приехала к деду. «Максимушка, будь добр, выключи насос, что зря воду лить. И лестницу в сарай отнеси, — ласково произнес дед, обратившись к Арканову. — Кстати, познакомься — мама Киры Ирина Владимировна», — добавил он. «Очень приятно, — небрежно бросил Макс и повернулся к деду. — Все сделаю, Андрей Миронович». Кира наблюдала эту сцену из кухонного окна, ей хорошо было видно, как презрительно сморщилась мать.

Кира до сих пор думала, что виной неприязни матери к Арканову стало так явно выказанное пренебрежение Макса.

О чем говорили мать и дед в тот день, она узнала лишь через несколько лет: речь шла о проблемах со здоровьем годовалого Дениса — мать просила найти для него грамотного педиатра…

— Сажи, Кира, ты сейчас зачем ворошишь прошлое? — вдруг прервала молчание мать.

— Деда убили, мам, и я догадываюсь, из-за чего. Вот, смотри. — Кира разжала кулак: на ее открытой ладони лежал медальон. Она рассчитывала на мгновенную реакцию и не просчиталась.

— Откуда он у тебя?! — попыталась схватить украшение мать, но Кира вновь сжала кулак и убрала руку.

— Рассказывай все, что знаешь, — без жалости и сомнений приказала она. Теперь Кира была уверена, что мать в курсе всех преступлений, совершенных сыном.

— Обещай, что отдашь его! Он по праву наследования принадлежит мне!

— Не могу. После разговора с тобой я отнесу его в следственный комитет, это же улика по делу об убийстве. Возможно, даже двух человек. И скрывать от меня тот факт, что деда лишил жизни Денис, бессмысленно. Следствие…

— Вы его не найдете! — перебила мать.

Пожав плечами, Кира промолчала.

— И доказательств нет, — уже менее уверенно произнесла она. — А медальон — мой. Если ты его открывала, то догадалась, что на фото — моя мать Кира Нестерова. А этот мужчина рядом — мой отец.

— Ион Мельцер, я знаю.

— Подлец, который меня не признал. Тебе не понять, каково это, когда тебя предала мать.

— Неужели, мама? — не удержалась от сарказма Кира.

— Ты не жила в детском доме! При живых родителях! А потом с чужими людьми, стариками, которые так и не смогли дать мне хоть чуточку тепла. Я ненавидела их! Они не вернули меня обратно в приют только по одной причине — чтобы не выглядеть плохо в глазах родни и друзей. Это было так важно — мнение посторонних!

— Давай, мама, вернемся к истории медальона. Откуда ты о нем узнала и когда? И что в нем такого ценного, что Денис пошел на убийство? — Кира незаметно включила диктофон, который взяла из дома. Конечно, не доложив об этом Арканову. Легкое сожаление, что впервые в жизни она совершает противозаконные действия, мелькнуло и пропало, как только она подумала об убийстве деда.

— Хватит обвинять его! Он только оглушил его, а старик упал. Да, это я попросила сына достать мне медальон! Я хотела… это единственная память о родителях! — с пафосом произнесла мать, а Кира не сдержала ухмылки. — Она еще насмехается! — зло заметила мать. — Ты и твой дед всегда лезли, куда не просят. Бранчевские все такие — заносчивые и лицемерные. Как улыбалась твоя бабка Тамара, когда Сергей привел меня впервые к ним на обед. Такое показное радушие, а во взгляде — презрение. Она потом и настроила-таки сына против меня, он метался между нами, а потом запил.

— Ты его любила, мама? — тихо спросила Кира. Только зачем? Ответ она уже знала…

— Неважно. В семье главное, чтобы любил муж. А Сергей любил! Только… потом все изменилось, когда пить начал. По-моему, он перестал соображать, где реальность, а где домыслы его мамочки.

— Ты от него не отставала! — упрекнула Кира: дед, когда она повзрослела, рассказал ей, как весело проводили время родители.

— Я-то в любой момент могла остановиться, а вот он — так и спился, папочка твой. А сейчас я вообще не пью! Ладно, не об этом речь… Ты же не сдашь родного брата в полицию, да, Кира? Только из-за того, что тот случайно ударил твоего престарелого деда. Скорее всего, тот и умер сам, никак не от удара. А Дениса полиция не найдет! — вновь уверенно произнесла мать.

Кира опять никак не прокомментировала ее слова.

— Давай ближе к медальону, мам. Мне интересна сама история жизни бабушки.

— Хорошо. Я всегда знала, кто моя мать. Документы об отказе от меня и передаче на государственное воспитание лежали в открытом доступе в ящике серванта приемных родителей. Я их нашла еще будучи подростком. И забрала к себе в комнату. Ивановы обнаружили пропажу, это точно, но ни слова не сказали мне. Я ждала… наконец, не выдержав, сама вызвала их на разговор. И услышала, что они специально держали отказную на видном месте, чтобы я поняла, как подло меня бросила мать. Правду о том, почему она сдала меня в детдом, я узнала, наведавшись к директрисе. Твоя бабушка была смертельно больна, поэтому и решила так судьбу дочери. Об отце не было известно ничего.

— Ты простила бабушку Киру?

— Еще чего! — зло бросила мать. — Могла отдать меня на воспитание родственникам или уговорить как-то отца. Заставить признать меня угрозами, в конце концов были же тогда методы воздействия на подлецов-мужчин: партком, местком или еще как. Нет, она просто вычеркнула этого человека из моей жизни.

— Ты знаешь его имя?

— Да… теперь-то знаю. Ион Мельцер. От кого узнала? Не поверишь — от вашей соседки по даче — Катерины Муравиной. Да-да. Эта женщина однажды пришла ко мне сюда, в библиотеку, и заявила, что знала моего отца. Я ее выслушала, конечно, но зачем мне нужна была эта информация? Искать чужого мужика, когда-то спавшего с моей матерью, я смысла не видела. Поэтому взяла с Муравиной обещание, что никто — ни дед, ни ты — никогда о Мельцере не узнает. Кстати, вскоре