американской подстилкой с улицы Тупиковая.

Народная легенда гласит, что Кидди в свое время не пропустил ни единого показа фильма “Рок круглые сутки” [48]в течение всех месяцев, пока тот шел в кинотеатре “Звездное кино”. Кидди говорил цитатами из фильма, едва мог ходить из-за постоянного пощелкивания в воздухе пальцами и подергивания – хей-хей-хей – бедрами. Он впервые в жизни был рад, что его родословная таила в себе историю запретной любви между девушкой-могиканкой и девятнадцатилетним пастухом из норвежского Ставангера.

Умение порисоваться, черная как смоль шевелюра и боксерский от рождения нос превратили его в глазах девчонок в Кидди-рока, но мальчишки продолжали называть его Стья́уни-стэ́льпа [49]– как и до момента, когда рок-энд-ролл перевернул его жизнь. Однако обидное прозвище обернулось против самих же насмешников. Подростки из других районов решили, что оно указывало на способность Кидди расположить к себе любую девчонку, и, когда на одной и той же неделе его увидели сначала в компании с самой симпатичной чикой района Нóрдурмири, а потом с сестрой Дóнни Хáллдорса, стерпеть этого уже не смогли.

Кристьяун Херманнссон умирал долго. Он принадлежал уже ко второму поколению, выросшему в городе, то есть не родился напрямую от своих предков с полуострова Троллей. Вот его дед, к примеру, был самым крупным ребенком из всех родившихся в Исландии в тысяча восемьсот семьдесят четвертом году. Мать Кидди родилась в тысяча девятьсот двадцать восьмом, уже в Рейкьявике, но тоже была самой крупной из всех новорожденных, хотя в семье ее считали совершенной крохой. Сам Кидди-рок, как и другие представители его рода, был наделен исключительной жизнестойкостью.

* * *

Рост/вес новорожденных на полуострове Троллей в 1900–1908 гг.

* * *

Одним словом, это была долгая борьба со смертью. Кидди так и не пришел в сознание до самого окончания своего земного существования. В тот день, когда он умирал, в больнице дежурила юная студентка-медичка. Она ни на мгновение не поверила, что он сам нанес себе эти увечья. Конечно, он был одержимым танцевальным балбесом, и некоторые из его травм объяснялись тем, что он, возможно, оступился, выкаблучивая свои рок-энд-ролльные штучки на вершине штабеля из поддонов, но она была совершенно уверена, что он не мог сам себя изнасиловать.

Когда она увидела, что парнишка наконец готов испустить дух, то села у его кровати и взяла его за руку, чтобы облегчить ему уход. В самый разгар предсмертной агонии он вдруг открыл глаза и посмотрел на нее. Она наклонилась к нему и спросила:

– Ты хочешь что-то сказать, Кристьяун?

На что Кидди-рок ответил:

– Си ю лейтер, аллигейтер… [50]

И он сдержал свое обещание – так появился призрак Греттисгаты.

Обычно он держится ближе к концу улицы, в честь которой назван, чаще всего – в подземном переходе на Лёйгавегур, что как раз у кинотеатра “Звездное кино”. Голова его подергивается, глаза сверкают, и он повторяет: “Хей-хей-хей!” Или же пристраивается в конце очереди и исчезает, когда подходит к окошку кассы. А в остальном он безобидный.

Хотя кое-кого все эти годы он в покое не оставляет, например, некоторых из своих бывших одноклассников и их сыновей, – видимо, в отместку за то, что они когда-то называли его Стьяунистэльпа».

12

«После разговора с кладбищенским фермером у Аусгейра Хельгасона тяжело на душе: народ, похоже, больше озабочен тем, чтобы найти пропавшую коллекцию марок, чем его убийцу. Во что превратилось наше общество?

– Здравствуй, дядя Аусгейр!

Призрак Греттисгаты приветственно помахивает рукой, переминаясь у калитки на углу улиц Льосватлагата и Хрńнгбрёйт. Аусгейр подплывает к нему:

– Ты? Здесь?

– А где мне еще быть?

Аусгейру и в голову не приходило, что сын сестры, племянник Кристьяун, мог поджидать его на кладбище. Они редко встречались в жизни живых. Отец Аусгейра, Хельги Стейнгримссон, и слышать не желал о своей дочери после того, как та втюрилась в американского вояку, а потом еще забеременела и родила Кидди. Аусгейр подумал, что нужно бы пацану что-нибудь сказать.

– Эй, Кидди, у твоей мамы все хорошо, она в Филадельфии.

– О, класс! Ей всегда хотелось уехать в Филли.

– Да нет, она тут, в Исландии, в конгрегации «Филадельфия». И живет с хорошим человеком. Он знает много языков. И носит ботинки с застежкой на молнии.

Греттисгатский призрак ухмыльнулся:

– На молнии? Вот так вот прямо и на молнии?

А Аусгейр вдруг растерялся, не находя ответа. Он сам не знал, что имел в виду. Фраза вырвалась у него неожиданно. Он понятия не имел, что за обувь носил “проповедник” Тóрлаукур.

Племянник прищурился:

– Может, у тебя есть незавершенные дела по ту сторону? Что-нибудь особое не приходит на ум? Или, может, кто-нибудь?

Кидди сплевывает через кладбищенскую стену, плевок приземляется на плечо прохожего. Тот останавливается, смотрит в небо в поисках виновника, но, не увидев там ни единой птички, посылает проклятие всему пернатому племени и продолжает свой путь.

Взгляд Аусгейра становится отрешенным: что-то, связанное с этой обувью, не дает ему покоя. Перед его мысленным взором всплывают большие ноги, он чувствует запах нюхательного табака… Нет, перестоявшего кофе! Он хватается за Кидди:

– А можно как-то отсюда выбраться?

Кидди закатывает глаза, прищелкивает пальцами и по-щегольски поднимает воротник своей куртки:

– О да!

Рок-удалец Кристьяун Херманнссон нашел способ разорвать астральную связь – ту духовную нить, что удерживала мертвых на кладбище. И способ этот был очень прост: иногда, поздним вечером, на одном из окон многоэтажки, стоящей неподалеку от кладбища, как раз напротив дома престарелых “Грюнд”, раздвигались занавески и в проеме появлялось лицо человека с всклокоченной шевелюрой.

– Мужик так боится темноты, что просто засасывает к себе! – смеется Кидди. – И он, бедняга, уже прямо жить без этого не может. Я иногда заглядываю к нему, прежде чем отправиться в город. Стучу в кухонных шкафах, гремлю посудой, хлопаю кухонным полотенцем. Ну или типа того. А он сидит на кухне, оцепенев от ужаса, ожидая, когда привидение утихомирится. Он это дело просто обожает. Когда я был у него последний раз, то увидел, когда уже уходил, как он потянулся к блокноту и написал там слово “Марлон”. Может, я тогда как раз подумал о Брандо или о чем-то таком? Ну, как бы там ни было, а он должен скоро показаться.

И они ожидают.

– Слышь, дядь, а что там такое с дедом?

– С твоим дедом?

Но тут на кухонном окне многоэтажки дергаются занавески.

* * *

Аусгейр парит над городом. Как же