иллюзия, если она должна быть источником ужаса, не очень-то вяжется с опытом чтения. Действительно, иллюзионный разговор, вероятно, лучше всего применим к визуальным явлениям. Таким образом, чтобы распространить теорию иллюзий на литературу, необходимо разработать модель литературной иллюзии, которая бы учитывала опыт и поведение читателей. Насколько мне известно, никто этого не делал, и это не кажется обнадеживающей линией спекуляций.

Конечно, еще более глубокое возражение против иллюзорных теорий реакции аудитории заключается в том, что постулируемые иллюзии таковы, что они разрушают саму возможность ценить вымыслы вообще и ужасы в частности. Иными словами, если при чтении или просмотре вымысла мы убедимся, пусть и обманным путем, что оборотни действительно существуют поблизости от нас, нам будет трудно продолжать наслаждаться историей. Захотелось бы принять какие-то практические меры, чтобы обезопасить свою жизнь и близких. Само условие существования художественной литературы, из которой мы черпаем развлечения и удовольствие, заключается в том, что мы знаем, что люди и события не являются реальными. Очевидно, что в случае с ужасами мы не могли бы спокойно наслаждаться зрелищем, если бы верили в его реальность. Если бы теория иллюзий была верна, ужасы были бы слишком нервирующими для всех героев-спасателей, законченных мазохистов и профессиональных убийц вампиров. Теория иллюзий просто противоречит предпосылкам института вымысла (который некоторые теоретики могут попытаться охарактеризовать с помощью метафор дистанции), которые делают возможным оценку вымысла.

Можно попытаться спасти теорию иллюзий, заменив представление о том, что нас обманывают вымыслы, представлением о том, что приемы вымысла просто заставляют нас на мгновение забыть о том, что ни Гек Финн, ни Дракула не существуют. Однако изложение теории в терминах забывчивости, а не обмана, сталкивается с теми же проблемами. Человек, забывший о несуществовании вампиров, все равно должен вести себя более осмотрительно, чем обычные зрители ужасов, и в то же время, как бы долго мы ни забывали о том, что Дракулы на самом деле нет в театре, все равно верно, что мы не можем по-настоящему насладиться его смертоносными стратегиями.

На этом этапе диалектики - если мы хотим устранить то крыло нашего противоречия, которое гласит, что мы не верим в существование вымышленных существ, таких как Дракула, - мы могли бы попытаться придумать психологический рассказ о том, как наше знание о том, что Дракула не существует, эффективно нейтрализуется, когда мы смотрим вымыслы, что позволяет нам реагировать на него так, как будто мы верим в его реальность. То есть мы можем попытаться утверждать, что в результате некой психологической операции наше знание о том, что Дракулы не существует, каким-то образом выводится из строя, что позволяет нам реагировать на его изображения и описания с эмоциональной убежденностью, то есть так, как если бы мы верили, что Дракула живет. Знакомый художественный термин в этом контексте - "добровольное отстранение от веры".

Это представление приписывается Кольриджу, который в своей "Биографии литераторов" отмечает, что именно на этот эффект он нацелился в своей предполагаемой части "Лирических баллад".

...в котором было решено, что мои усилия должны быть направлены на людей и персонажей сверхъестественных, или, по крайней мере, романтических; но так, чтобы передать из нашей внутренней природы человеческий интерес и подобие правды, достаточные для того, чтобы обеспечить этим теням воображения то добровольное приостановление неверия на мгновение, которое составляет поэтическую веру.

 

Интересно, что для наших целей Кольридж вводит эту идею в контекст сверхъестественных вымыслов. Более того, похоже, что она является расширением иллюзорной теории фиктивного ответа. Ведь Кольридж отмечает, что планируемые "инциденты и агенты должны были быть, по крайней мере, частично сверхъестественными; а совершенство, к которому стремились, должно было заключаться в том, чтобы заинтересовать чувства драматической правдой таких эмоций, которые естественно сопровождали бы подобные ситуации, если предположить, что они реальны". Однако состояние, в котором находится читатель, несколько отличается от иллюзии, обмана или простого забытья. Ведь такие состояния, как иллюзия и забывчивость, предполагают пассивность и отсутствие самосознания у аудитории.

С жертвой иллюзии что-то сделали; ее застали врасплох; она обманута, что требует, чтобы она не осознавала происходящего. С другой стороны, забывчивость - это то, что происходит с человеком; я не могу быть забывчивым и одновременно осознавать, что я забыл. Но идея "добровольного приостановления неверия" имеет активный характер. Она звучит как нечто, что человек делает сам с собой и что он осознает. Предположительно, это приводит к тому, что на время приостановки неверия читатель принимает события и агентов вымысла за реальных.

Кольридж не особенно подробно рассказывает о том, как именно работает приостановка неверия. Кажется, что неверие, которое должно быть приостановлено, для наших целей является убеждением, таким как "Существо из Черной лагуны не существует". Оно называется "неверием" в том смысле, что это негативное убеждение. Приостанавливая такие убеждения, мы приостанавливаем все, что могло бы помешать нашей эмоциональной реакции на Существо - нашему ужасу перед ним. Это позволяет нам считать Существо реальным, тем самым вызывая эмоциональное вовлечение. Этот процесс происходит под руководством воли; мы добровольно отказываемся от убеждения, что Существо не существует, позволяя эмоциональной реакции, предполагающей его существование.

Если такая интерпретация "добровольного приостановления неверия" верна, то эта идея мало чем может быть полезна. По крайней мере, кажется, что она постулирует волевой акт со стороны читателя, который мало кто, если вообще кто-либо, может вспомнить. Конечно, если утверждается, что эта деятельность является подсознательной, то возникает вопрос, следует ли вообще идентифицировать ее как акт воли (волевое приостановление). Более того, если утверждается, что мы не помним это действие, потому что оно подавлено и/или бессознательно, то еще более маловероятно, что оно является актом воления. Кроме того, идея добровольного приостановления неверия - в той мере, в какой неверие является просто негативным убеждением, - похоже, подразумевает, что человек может желать того, что человек верит. Но, по мнению Декарта, вера - это не то, что находится под нашим контролем. Мы не можем заставить себя верить. Просто попробуйте. Возьмите предложение, скажем, "5+7=1492"; а теперь попробуйте заставить себя поверить в него. Это невозможно сделать. Вы можете сказать, что проблема в том, что вы знаете, что это предложение ложно. Но попробуйте заставить себя поверить в предложение, например, "В других галактиках есть сирень", об истинности или ложности которого вы не имеете никакого мнения. Вы, безусловно, можете принять это предложение; вы можете понять его. Но можете ли вы заставить себя поверить в него? Вера - это не то, что мы добавляем актом воли к понятным нам предложениям. Скорее, вера - это то, что с